Кто служил в армии, в цирке не смеётся

Поняв, что машина в этот раз не пострадала, майор мигом сменил гнев на заинтересованность и, чуть отодвинувшись от меня, подозрительно спросил:

— А с тобой сейчас здороваться за руку можно?

— Можно, товарищ майор. Красные глаза не желтеют, — тут же выдал армейскую аксиому.

Сушинский добродушно отмахнулся:

— Пацан… Это ж к другой болезни относится. А что они так часто срут?

— Не только часто, но и долго. Вот уже минут двадцать сидят в кустах…

— Понял. Ладно, ты тут с ними закругляйся. Пусть садятся и ну их на хрен — едешь и не останавливаешься. Пусть терпят, а то ты так и до утра не доедешь.

Сушинский с техническим замыканием уехал, а я изменил тактику. Как только серун выходил к обочине, я его сразу загонял в кузов и угрожающе тряс перед ним деревянным досыльником. Таким образом, через десять минут все терпеливо сидели в кузове и мы погнали. Как я и думал, через десять минут крыша кабины угрожающе загудела от ударов.

— Не обращай внимание, — зло буркнул водителю. Интенсивность ударов с каждым километром только усиливалось и теперь гудела и вибрировала вся кабина, а водитель тоскливо заныл.

— Товарищ прапорщик, они так всю кабину погнут. Может остановимся…?

Я уж было и сам решил остановиться, но удары внезапно прекратились, что сразу же возбудило у меня с водителем нехорошие подозрения.

— Они, что с кузова срут? — Удивлённо протянул водитель, а я затревожился ещё глубже, — если они обосрут гаубицу, всех поубиваю…

Мы с водителем стали пристально смотреть по сторонам, особенно за обгоняющими нас немецкими машинами. Но пассажиры немцы вели себя спокойно, не выказывая какого-либо удивления от чего-то увиденного и необычного и проявляли не более любопытства, чем обычно.

К месту привала под Херцбергом, где хотел дать просраться своим пассажирам, мы подъехали к концу привала и остановиться не пришлось. Я влился в колонну батареи и до конца марша ничто не нарушало спокойного движения. Уже в темноте втянулись в ворота парка, где майор Сушинский удовлетворённо мотнул головой, увидев мою машину. Только мы остановились у наших боксов, как я пулей выскочил из кабины и метнулся к кузову.

Нет, слава богу, гаубица и задний борт были чистые, а из кузова на меня взирали иконописные лица болящих. С подозрением и под осуждающими взглядами дизентерийщиков, осмотрел кузов и тут было всё порядке. Только после этого я отпустил серунов в сан. часть. Довольно шустрое исчезновение больных снова возродило во мне нехорошее и смутное чувство и я вновь, более тщательно, осмотрел кузов. Нет, тут было всё в порядке.

Загнали машины, людей отвели в казармы и поздно ночью я был предоставлен самому себе, а с утра всё закрутилось по новой и в десять часов батарея открывала ворота боксов для обслуживания техники после учений.

Только зашли в боксы, как по нашим военным, натренированным чувствам обоняния внезапно ударил хороший и качественный вонизм.

Солдаты и офицеры, недовольно фыркая, вопросительно заоглядывались на меня и мы с водителем наперегонки ринулись к машине.

— Что за ерунда? Я же вчера всё обсмотрел — ничего ж не было…

Не было и сейчас говна в кузове, но вонь шла именно из нашей машины.

— Так, выгоняй машину на улицу и там полностью её разгружайте, — отдал под общий смех команду.

Выгрузив из машины всё имущество, я с расчётом толпились у заднего борта, недоумённо заглядывая во внутрь и гадая — Откуда так несёт?

Кузов был чистый, но машина стояла на солнце, отчего вонь стала ещё больше. В очередной раз, окидывая кузов и ящики со снарядами, я изумлённо вопрошал — Что за херня?

И тут в голове что-то щёлкнуло и сверкнула догадка — Ящики с боеприпасами…

Лихо заскочил в кузов и, брезгливо отворачиваясь, открыл крышку верхнего ящика. Нет, внутри ящика всё было чисто, лежали две гильзы и два осколочно-фугасного снаряда, но вонь только усилилась. А подцепив и приподняв первую гильзу, я взвыл от возмущения. Герметизирующая крышка гильзы была вскрыта и там тяжело бултыхалось говно. Бросив гильзу на место, я начал открывать следующие ящики и чуть не заревел от увиденного. Если в первом ящике бойцы срали прямо на пучки пороха в гильзе, то в следующих ящиках порох они уже вытаскивали и заполняли жидкими фекалиями всю гильзу. Таких оказалось пять штук.

В сан. часть «убивать» бойцов мы направились толпой. Но тут наш полковой медик — мешок-мешком упёрся рогом.

— Не пущу — Они на карантине… Даже если я вас пущу, вы сами потом на карантин попадёте.

Больше всех взбешён был я:

— По хер… Я согласен сесть на карантин вместе с ним… Я их там буду бить каждый день и по графику… Утром, днём и вечером… Ночью тоже.