Кто сражается с чудовищами. Как я двадцать лет выслеживал серийных убийц для ФБР

Под арестом он решил поведать полиции все необходимые подробности, чтобы его осудили. Он считал, что полицейские сами по себе никогда не обнаружат достаточно улик и что если он просто признается в убийствах, не предоставив им доказательств, то какой-нибудь умный юрист может позже опровергнуть признание и тем самым позволит ему, Кемперу, избежать наказания. Поэтому, помимо признания, он рассказал полицейским, где находятся трупы в доме его матери, показал места захоронения других его жертв. В доме матери, в квартире и в машине обнаружили еще больше улик – шарф, учебник и прочие вещи девушек. Некоторые улики удалось раздобыть посредством хитрости – полицейские хвалили интеллект Кемпера, его память и способность передавать подробности – вплоть до того, что, показывая пропитанное кровью одеяло, он снисходительно заметил: «Вот вам еще одно доказательство для дела».

В ожидании суда Кемпер дважды попытался покончить с жизнью, перерезав запястья, и вскоре его перевели в одиночную камеру. Сам суд прошел быстро. Все необходимые доказательства свидетельствовали о преднамеренных убийствах. Все психиатры, которым поручили осмотреть его и высказать заключение, были едины в мнении, что на момент совершения преступлений Кемпер находился в здравом рассудке. Во время судебного заседания его спросили, почему он убивал путешествовавших автостопом девушек, на что он ответил: «Только так они могли стать моими». Его быстро осудили за восемь убийств и приговорили к смертной казни. Когда его спросили, какого наказания, по его мнению, он заслуживает, он ответил: «Пыток».

Но в действительности его не казнили, как и не подвергли пыткам, а перевели в тюрьму, поскольку, хотя Калифорния и признавала смертную казнь в принципе, но в то время в штате никого не казнили. Кемпер показал себя спокойным, нашедшим общий язык с другими заключенными и с охранниками, и ему постепенно предоставили некоторые привилегии, хотя, конечно же, предоставлять свободу ему никто не собирался.

В серии наших с ним интервью, которые начались через пять лет после преступлений, Кемпер поначалу сосредотачивался на фактах об убийствах и поведал мне ряд подробностей, интересных для сотрудников правоохранительных органов: например, что он действительно старался, чтобы его машина походила на полицейскую, и что он вырывал зубы жертв, чтобы их не опознали. Об убийствах он говорил совершенно обычным тоном, не чтобы шокировать меня, а словно он миллион раз проигрывал их в своем воображении и воспринимал их как нечто постороннее для своей повседневной жизни. По его уверениям, никто, кроме патологоанатомов, не знал про трупы больше, чем он; например, его все еще забавлял тот факт, что один из судебных медицинских экспертов, делавший доклад об одной из жертв, не понял, что он перерезал ей ахилловы сухожилия не из-за какого-то странного ритуала, а чтобы предотвратить трупное окоченение, которое помешало бы его совокуплению с трупом.

О детстве он рассказывал тоже не с сожалением и не с желанием избежать ответственности за убийства, а как бы немного удивляясь тому, что ему довелось испытать. То, что климат в их семье и отношения с матерью были ненормальными, он начал осознавать только в клинике Атаскадеро. Он постепенно восстанавливался, когда его освободили из исправительного учреждения для несовершеннолетних и, фигурально выражаясь, снова поместили в кипящий котел. Я спросил, совершил ли он сексуальные акты с телом его матери после убийства; он посмотрел на меня и сказал, что «унизил ее труп». Он понимал, что хотя и избавился от источника проблем, но не избавился от самих проблем, и, возможно, никогда не будет готов к жизни в обществе. В равной степени было важно и то, что его фантазии, толкающие его на убийства, со временем усиливались и становились все более изощренными. Тем не менее в ходе убийств всегда что-то шло не так, как было задумано, или он полагал, что мог бы сделать что-то идеальнее. Такое стремление к совершенству также подталкивало его к следующему преступлению. Кемпер пришел к выводу, что реальное убийство никогда не бывает настолько же хорошим, как фантазия, и никогда не будет.