А патриотическая партия Аракчеева, обеспечившая поворот курса Александра I от его либеральных и мистических увлечений, потерпела поражение в придворной борьбе. Способствовало этому несколько факторов. Сам Аракчеев брал на себя неудачные и непопулярные инициативы царя вроде военных поселений, заслужив стойкую неприязнь «общественности» – а теперь, без Александра, ему оставалась роль «козла отпущения». Но мы упоминали и о том, что он слишком занесся. Осенью 1825 года, занятый личной драмой с убийством сожительницы, самоустранился от дел, не поехал в Таганрог, куда звал его государь. И в Петербурге появился лишь 9 декабря, по сути игнорируя Николая и не оказав ему поддержки – хотя он-то знал тайну престолонаследия.
Без последствий это не осталось. Аракчеев привык являться к Александру прямо в кабинет, без предварительного доклада, в любое время. Когда Николай Павлович стал государем, точно так же зашел к нему. Но император его попросту выставил. Указал на дверь приемной, где ожидали доклада министры. Сам вышел следом и пояснил: «Не ближе, как здесь, я желаю встречаться с вами, граф» [61]. В апреле 1826 года Аракчеев был уволен от управления военными поселениями и вышел в отставку.
А те, кто помогали ему свалить Голицына, теперь попали под удары. Материалы против бывшего министра просвещения собирали ревностные борцы с вольнодумством Магницкий (попечитель Казанского учебного округа), Рунич (попечитель Санкт-Петербургского учебного округа). В 1826 году на них напустили ревизию генерала Желтухина. В Казани она накопала массу жалоб, представила картину полного развала Казанского университета, нашла какую-то недостачу казенных денег. Магницкого отстранили от должности, для покрытия недостачи наложили секвестр на его имения, а самого его сослали в Ревель. Рунич тоже попал под суд, был уволен с государственной службы.
Архимандриту Фотию, выступавшему главным борцом с еретиками, Николай I дозволил писать о чем угодно в его собственные руки, но… доступ ко двору ему был закрыт. Вместо прошлой активной деятельности в столице ему пришлось вернуться в свой монастырь. Что же касается самих ересей, то при повторном указе о запрете тайных обществ было обращено внимание на хлыстовскую «пророчицу» Татаринову, угнездившуюся с родней и «братией» в Михайловском замке. Их наконец-то выселили, в замке Николай решил устроить Инженерное училище. Но ведь покровительницей Татариновой был Голицын. Она переехала в пригород Санкт-Петербурга, где продолжала свои собрания еще 12 лет.
Казалось бы, все вернулось на круги своя. Молодой неопытный государь – и весьма мутные приближенные. Как при Александре. Но Николай очень отличался от старшего брата. И на трон взошел в совершенно иной обстановке. Поэтому и во власти ситуация сложилась иная. Не окружение рулило царем, а царь рулил им. Во время мятежа 14 декабря Николай так проявил и поставил себя, что подчинял это окружение собственной воле. Даже явные либералы не осмеливались противодействовать ему и играть в оппозицию. Однако скрытые влияния исподтишка, конечно же, оказывали. Кого-то выгородить. Кого-то оклеветать и подставить. Вовсю играли и на лучших чувствах Николая – его милосердии, человеколюбии, рыцарстве.
А в результате даже «каторга» декабристов стала понятием довольно условным. Их было решено держать не вместе с другими преступниками, а отдельно, в Нерчинске, Чите и Петровском заводе. Начальником над этими заведениями Николай назначил генерала Лепарского, которого знал лично, – человека добрейшей души и мягкого по натуре. Сразу по прибытии на место с осужденных сняли кандалы. Для них были оборудованы комнаты, просторные и удобные. И никаких «во глубине сибирских руд» вообще не было! Лепарский докладывал Николаю: «За неимением казенных работ занимаю их земляными работами, 3 часа утром и 2 часа пополудни, а зимой будут они для себя и для заводских магазинов молоть казенную рожь».
К семейным вскоре приехали жены – со множеством прислуги. И даже сама работа, весьма ограниченная, «3 часа утром и 2 часа пополудни», быстро превратилась в прогулки для желающих размяться. Выкликали по желанию, для тех, кто захочет, кто не скажется больным. Как вспоминали сами декабристы, шли туда с революционными песнями, а слуги и солдаты несли за ними инструменты, складные стулья, шахматы, узлы с провизией. Придя на место работы, располагались на свежем воздухе, пили чай, завтракали, играли в шахматы. Караульные доедали их завтрак и ложились поспать. А потом обратно – под революционные песни. Позже построили домики с токарным, столярным, переплетным станками: кто хочет скуки ради позаниматься ремеслами – пожалуйста. Было и фортепиано, помузицировать. Для женатых устроили двухкомнатные квартиры, и они стали жить семьями. Регулярно привозили русские и иностранные газеты, журналы, во всех тюрьмах были большие библиотеки.