Кто ты, Люсиль?

«Бурые медведи» провели всю зиму в напряжении, ожидая, что клуб полностью расформируют, но в конце февраля межгородская лига выдвинула условие – победа в городских летних соревнованиях обеспечит клубу возвращение в состав и возможность устраивать пробные матчи с командами других городов. Неуверенные «Бурые медведи» к началу весны начали подниматься на лапы, но и тут и ждало разочарование – другие команды отказывались проводить внутригородские тренировочные матчи из-за прошлогоднего случая. Лишь чудом с моим вмешательством в конце мая одна из команд дала добро на пробную игру. За успешной пробной игрой неделю назад пришел ответ от городской лиги. В летних соревнованиях «Бурые медведи» поборются за победу.

– Мам, я поехала в город, – крикнула я, услышав на веранде шаги.

– Инструменты сначала убери.

Я собрала всё, что разбросала под ногами, сложила молоток обратно в коробку, закрепила ящик с помощью кнопок и подняла его за ручку. От работы под солнечными лучами кожа покрылась солёным потом, хотя мне хотела бы, чтобы это был ровный золотистый загар. После прошлогодней химиотерапии кожа неестественно побледнела, а ногти стали ломкими, потому мне без конца приходилось подпиливать их до самого корня – о маникюре не могло идти и речи. Тело восстанавливалось медленнее, чем душа.

Солнце приятно щекотало щёки, а прохладный ветер охлаждал разгорячённый лоб.

– Если что, то вы мне звоните.

– Мы знаем, Люсиль, ты можешь не переживать за нас.

– Тогда люблю вас, до встречи.

Я закинула рюкзак на плечи, поправляя сбившуюся складками футболку, надела солнцезащитные очки и чмокнула отца в щеку, взмахивая на прощание ладонью.

Впереди ждала тропинка до просёлочной дороги, исписанная граффити металлическая будка автобусной остановки, приехавшая буханка и полупрозрачное стекло у виска. Я задремала, как только опустилась на кожаное сидение в середине автобуса, заведомо зная, что мои бедра прилипнут к широкому шву, а, когда я буду вставать, шов оставит красную полоску, что не сойдёт, пока я не доберусь до дома.

Путь от дачи родителей до квартиры занимал около двух с половиной часов. Для столицы это маленькое время, но для нашего городка – это целые недели, растянутые по ощущениям на года. За это же время можно было доехать на машине от одной окраины до другой, той, что была с противоположной стороны, где заканчивались ряды кирпичных многоэтажек и равнобоких мусорных баков.

Мой дом был девятиэтажный дворцом, а моя квартира однокомнатным залом на втором этаже, куда уже бессовестно врывались сочные листья наглых зеленеющих деревьев. Автобус останавливался в пяти минутах ходьбы от этой постройки, так что я поспешно выскользнула из салона, чуть не пропустив остановку.

Дети на детской площадке весело помахали мне, я помахала им в ответ, скрываясь за поворотом на свою улицу.

Поспешно поднявшись на свой этаж, я захлопнула дверь, одним движением стягивая с плеч рюкзак. Оставаясь совсем одна в душной маленькой квартирке. Я могла делать всё что угодно – включить телевизор, радио, почитать книгу. Я оставалась одна в своём маленьком раю.

Глава 2

Когда-то грудь была небольшая, примерно второго размера, подтянутая и красивая, а сейчас с левой стороны красовался кривой уродливый шрам, который я без конца рассматривала перед зеркалом. Врачи были неаккуратны. Мне хотелось думать, что даже пьяны, потому что оставить такую кривую полосу можно было только с трясущимися руками и с закрытыми глазами.

Шрам шел полумесяцем с бледными дорожками заросшихся узких дуг, сплетенных вокруг бледного отпечатка скукоженной груди. Опухоль забрала красоту и уверенность – теперь пляжный волейбол, бассейн и общественные бани для меня были закрыты без специального протеза и очень аккуратных движений.

Я покрутилась перед зеркалом, рассматривая с какой стороны моя грудь могла казаться привлекательной, и пришла к выводу что ни с какой. Я отпустила край нежно-розовой футболки, в которой спала, и скрыла отметину возле сердца.

Для таких девушек как я, что потеряли одну грудь, изобрели силиконовые и тканевые протезы. Одни прилеплялись к коже, а другие прятались в кармашке специального бюстгальтера. У меня таких протезов было четыре – все второго размера. Можно было подумать, что моей груди и так почти не было видно, но ощущение уверенности или как мне думалось «нормальности» протезы все равно приносили.

Я никогда не смотрела на себя в душе – сначала включала горячую воду, чтобы зеркало запотело, а затем только раздевалась сама. Я никогда не ходила без подстраховки в обтягивающих платьях или футболках – сначала проверяла насколько крепко держался протез и насколько хорошо я его спрятала. Я никогда не говорила ни с кем, что комплексую, а тем более, что чувствую себя неполноценной – начала мне следовало поверить в себя, а этот момент, даже спустя восемь месяцев ремиссии, увы ещё не наступил.