Все эти просьбы остались без ответа, как осталось без ответа письмо профессора Новицкой-Усенко из Днепропетровска бывшему министру здравоохранения с просьбой разрешить испытания препарата хотя бы в острых ситуациях по жизненным показаниям. А в письме было следующее: "К сожалению, в связи с приказом Минздрава мы прекратили применение препарата и двое больных — 16 и 30 лет, поступившие в клинику после, казалось бы, успешной реанимации на месте происшествия, погибли. Их гибель можно было бы предотвратить при использовании в лечении препарата. Применение препарата у больных с политравмой и массивным кровотечением позволяло не только быстрее выводить их из состояния шока, но и давало возможность сократить летальность".
В те дни я надеялся напечатать статью об этих работах. Тогда, я впервые заехал к Иваницкому домой. Они жили вдвоем с женой. Все было хорошо в этом доме: и строгая, чуть академическая обстановка с обилием книг, и милая, чуть академичная жена. Мы вместе обсуждали статью, и он снова заговорил про Белоярцева.
И меня удивили его странные глаза. Я лишь потом понял, что, когда он уходил в свой собственный мир, глаза его становились будто отрешенными. Смерть Белоярцева в чем-то изменила Иваницкого, он тяжело пережил ее. Он не то чтобы постарел, но четче стали черты лица, появилось какое-то другое выражение глаз. Но главное — он стал уже иначе смотреть на саму жизнь…
Вскоре коллектив лаборатории медицинской биофизики попросил Иваницкого взять на себя руководство его работой. В их представлении он был единственным, кто мог спасти препарат и сохранить коллектив. Иваницкий встретился с ними. И решил так: исполняющим обязанности заведующего лабораторией назначили одного из учеников Белоярцева, а Иваницкий взял лабораторию под особый контроль.
Кто бы знал, что дальше он поведет борьбу в одиночку. Дальше борьба шла в каких-то высших сферах.
Он написал письмо в президиум Академии наук с просьбой создать комиссию, которая компетентно разобралась бы в научных проблемах, связанных с препаратом, и вынесла бы свое решение. Такая комиссия была создана, в нее вошли крупные специалисты, а возглавил ее ученый, известный в научном мире как человек глубоко порядочный. Комиссия работала несколько месяцев. Судя по предварительным отзывам, она составила благоприятное мнение о лаборатории, о препарате, об институте в целом.
От клиницистов — и от тех, кто уже работал с препаратом, и от тех, кто знал о нем из научных публикаций, — приходили все новые и новые заявки… Заявки продолжают приходить и сейчас. Но производство стоит. Стоит и сегодня, когда я пишу эти строки.
Но продолжим все по порядку. По распоряжению того же самого Шерхана комиссию, изучавшую проблему перфторуглеродов, как заменителей крови, и работу института, расформировали и тут же создали… другую. Уже не из известных ученых, не из крупных специалистов, из людей попроще, помельче, заинтересованных либо в том, чтобы угодить, либо прямо заинтересованных в том, чтобы остановить работу в Научном городке.
Тем временем обстоятельствами гибели Белоярцева по заявлению Иваницкого начала заниматься прокуратура. В какой момент дело начало принимать другой оборот — непонятно. Возможно, когда следователь стал поднимать документы, выяснилось, что бывали ситуации, когда препарат передавали без актов. Феликсу звонили из клиники, он садился за руль и привозил препарат. Небрежно вели журналы. Иногда задним числом записывали результаты экспериментов за несколько дней.
Возможно, не без чьей-то подачи следователь пришел к выводу — за этим что-то кроется. Дело о гибели Белоярцева, возбужденное по письму Иваницкого, неожиданно начало оборачиваться против самого Иваницкого.
И теперь уже ему приходилось бороться на два фронта.
Он написал письмо Шерхану с просьбой разрешить продолжить работу над препаратом.
Письмо осталось без ответа.
Написал бывшему министру здравоохранения:
"Прошу Вас дать указание выслать, по возможности скорее, заключение комиссии, созданной по Вашему приказу. В Институте до сик пор (письмо написано через полгода после завершения работы комиссии — авт.) заключения нет. Мы не располагаем данными об опасности использования и отрицательном воздействии на организм человека препарата или его компонентов. Если такие данные имеются в распоряжении Минздрава, то сотрудники Института готовы обсудить их и провести совместные эксперименты на различных биологических объектах.
В январе 1986 года на специальном рабочем совещании с участием различных специалистов и представителей министерства было принято и направлено в Минздрав письмо с просьбой разрешить клинические испытания препарата по жизненным показаниям, так как препарат показал высокую эффективность.
Какого-либо ответа на это письмо не было получено. Работы по программе планировались до 1990 года. Однако на текущую пятилетку программа не утверждена".
Письмо осталось без ответа.
Иваницкий — в президиум АН СССР: