Кто убил профессора Ф.Ф. Белоярцева? История "голубой крови" в зеркале прессы

Вот только перфторан теперь почему-то не выпускается! Вокруг этого препарата разгорелись острые, порой не совсем научные споры. Трагически погиб его создатель, производство было приостановлено. Об этом сообщалось в центральной прессе.

— Клиническим испытаниям предшествовали длительные эксперименты на животных, — рассказывает Л.В. Новицкая-Усенко. — Мы выявили ранее неизвестные позитивные свойства перфторана, отработали пути и дозы его применения. Лишь после этого стали вводить его крайне тяжелым больным. Анализ показал: никакого побочного отрицательного действия на организм перфторан не оказывал. Из пятнадцати, можно сказать, безнадежных больных с травмой головного мозга десять удалось спасти. Травмы пятерых были несовместимы с жизнью… Большинство тех, кому перфторан помог, ведет социально активный образ жизни. Словом, эффективность лечения с помощью перфторана весьма велика: ранее при аналогичных травмах смертность составляла не менее 45 процентов. Тут надо особо подчеркнуть еще и то обстоятельство, что, кроме Ларисы Н., еще пятеро больных оказались в состоянии весьма продолжительной клинической смерти, и четверо из них были спасены, причем все четверо также не утратили трудоспособность. Приостановка клинических испытаний не позволила нам помочь многим пострадавшим, потери невосполнимы.

Однако появились перспективы. Недавно проведено всесоюзное совещание, на котором специалисты — химики, биофизики, физиологи, врачи других профессий — обсудили ситуацию, связанную с разработкой нового кровезаменителя. В начале 1990 года планируется возобновить его клинические испытания. Эксперименты показывают, что эффективность его будет значительно выше, чем у перфторана.

25. Возможны варианты. Послесловие к ежегодному собранию Академии наук СССР

Ю. Данилин

(Газета "Известия", 24 марта 1990 г.)

Традиция не нарушалась и в этот раз: общее собрание академии внимательно разбиралось в научных итогах года. Рядовая рабочая планерка ученых страны. Можно было и не обращаться к конкретным ее деталям, если бы не два обстоятельства: заканчиваются полномочия нынешнего президиума, и через месяц такое же собрание подведет итог солидного периода; кроме того, в академии наконец возникла необходимость в серьезных демократических преобразованиях, чему свидетельство — страстные споры вокруг поправок к уставу и положению о выборах в АН СССР, а также предложений об основных принципах деятельности НИИ, появление на официальной трибуне представителя новой неформальной организации — Союза ученых СССР. Именно они убеждают, что предстоящие пять лет будут бурными и может быть, изменят кое-что к лучшему в современном состоянии науки. А может быть, даже и общие собрания…

Много лет я слышу здесь блестящих ораторов — наблюдательных, остроумных, преданных науке людей. Проблемы — выстраданы. Лучше, точнее их никто не чувствует. Но кому посвящены эти взволнованные речи? Может быть, президиуму? Нет, там и без оратора все знают, вежливо кивают головами в знак согласия и полного сочувствия. Залу? Та же картина. Тогда, вероятно, техническим секретарям, пытающимся зафиксировать каждый вздох. Читает ли кто-нибудь позднее конспект исключительной важности? Сомневаюсь. Потому что и ораторы повторяются, и проблемы не исчезают.

Вот очень солидный ученый сетует на просчеты отделения информатики: ученые разрабатывают суперЭВМ, которые не сможет приобрести промышленность, средств не хватит. Но узнают об этом представители промышленности, видимо, когда суперЭВМ будут готовы. Не найдете в зале, как бы ни старались, ни министра, ни начальника главка — это не их мероприятие. И конспект они читать не будут. Не привыкли. Хорошо знающий академика Капицу журналист рассказывал мне однажды, как Петр Леонидович давал советы Председателю Совнаркома А. Рыкову. Тот позвонил ему в самый неподходящий момент — накануне отъезда в Ленинград, а затем в Англию. Изменить что-либо уже нельзя, но и отказать Рыкову неудобно. Петр Леонидович честно признался в этом. Рыков просил не беспокоиться и позволить ему проводить ученого. Капица полагал, что разговор о путях организации советской науки произойдет на вокзале, и приехал заранее. Каково же было его удивление, когда совет этим не закончился. Председатель Совнаркома сел в поезд, всю ночь они обсуждали важнейший для страны вопрос развития наук, а утром простились в Ленинграде, и Александр Иванович обычным поездом возвратился в столицу. Не правда ли, фантастическая по нынешним меркам история?

Не помню, чтобы интеллектуальные поиски общего собрания разделяли ученые-педагоги, медики, аграрники. Неужели ведомственное предписание мешает? Любопытно однажды вполне официально выяснить это. И вместо торжественной строки тассовского сообщения: "…на собрании присутствовал секретарь ЦК…" написать: "…и не присутствовали такие-то, не разделяющие забот о развитии нашего общества". Будет справедливо и демократично.