Кто в России не ворует. Криминальная история XVIII–XIX веков

По дороге от Филатьева два приятеля ограбили еще и дом какого-то священника, что лишний раз доказывает: давно были знакомы, стервецы, не стал бы опытный Камчатка брать на серьезное дело случайного растяпу «от сохи». С награбленным оба направились в один из тогдашних притонов, под Каменный мост, где выпили с тамошними обитателями, заявившими будущему Каину: «Ну, брат, теперь ты нашего сукна епанча» (то есть такой же вор, как и мы). Отрок не возражал. После чего вся компания отправилась на очередное дело – Ивана, правда, как человека нового, брать с собой не стали. Просидев под мостом до рассвета, Ванька решил осмотреться, вылез из-под моста, пошел по улице… и таково уж было его невезение, что он очень быстро нарвался на другого дворового купца. Тот, не рассуждая, сгреб юного беглеца за шиворот и приволок к Филатьеву.

Филатьев, сыщик хотя и доморощенный, явно был приверженцем психологических методов. Сразу пороть беглеца на конюшне не стал, а устроил, говоря современным языком, психологический прессинг: решил для успеха предстоящего допроса малость поморить голодом, холодом, да и страхом. И распорядился приковать его на цепь в углу двора, неподалеку от цепного медведя (их еще по старинной моде зажиточные москвичи держали во дворах, правда, ночью на улицу уже не выпускали, полиция запрещала).

Однако именно это и послужило для Ваньки золотым ключиком к освобождению… Медведя приходила кормить здешняя же дворовая девка, надо полагать, находившаяся с Ванькой в хороших отношениях. Сначала она ему украдкой подкидывала кое-что из мишкиного пайка, а потом поделилась новостью: оказывается, совсем недавно на подворье купца дворовые задрались с солдатом, убили его ненароком, а труп сбросили в заброшенный колодец тут же, во дворе.

Вот тут Ванька понял, что ухватил Фортуну за хвост… Когда Филатьев явился расспросить, куда юный прохвост девал одежду и деньги, Ванька без малейшего страха встретил его громогласным воплем: «Слово и дело!» Вот тут уж сам Филатьев «в великую ужесть пришел», и было от чего…

За все время нашего повествования мы как-то подробно не касались крика «Слово и дело!», бытовавшего еще в романовские времена. А вещь была серьезная. Выкрикнувший такое публично человек давал знать, что ему известно о каком-либо государственном преступлении, как и об именах виновников. Человека такого немедленно следовало доставить куда следует. Скрыть только что услышанное Филатьев никак не мог – это само по себе считалось государственным преступлением, были свидетели, и любой из дворовых с удовольствием заложил бы хозяина (по указу императрицы крепостной, доказавший свое обвинение, получал вольную от государства).

Ну, что тут поделаешь? Пришлось немедленно, чтобы не налететь на крупные неприятности, доставить Ивана в Московскую контору Тайной канцелярии, где тот, недолго думая, обвинил самого Филатьева в государственном преступлении – убийстве солдата, служивого человека.

Дело долгого расследования не потребовало: дворовые Филатьева все подтвердили, труп солдата тут же извлекли из колодца. Сам Филатьев как-то открутился (не исключено, лично он тут был и в самом деле ни при чем). Зато Ванька вышел из Тайной канцелярии, улыбаясь во весь рот и посвистывая; у него в кармане лежало «для житья вольное письмо», по которому он, согласно закону, отныне числился вольным человеком.

Вольный человек тут же отправился искать Камчатку с теплой компанией из-под Крымского моста, очень быстро нашел, в ту же ночь вместе с ними обокрал дом придворного доктора, а чуть погодя и дом дворцового лекаря. Но специализироваться он все же стал на карманных кражах, в чем достиг большого мастерства. «Денно и ночно, будучи в церквах и в разных местах, у господ и приказных, и у купцов, и у всякого звания людей вынимал из карманов деньги, платки шелковые, часы, ножи и табакерки». А иные господские часы и табакерки были очень дорогими… Да и шелковые носовые платки у скупщиков краденого пользовались большим спросом.

Дважды попадал за решетку и всякий раз выходил на волю. В первый раз его «сдала» взятая полицией скупщица краденого, и дело запахло Сибирью. Старый друг Камчатка прислал к нему на свидание старуху «из своих», подробно расспросившую, как обстоят дела. Самому Каину бежать бы не удалось – буквально накануне сбежал его сосед по камере, и за Каиным усилили наблюдение. Тогда Камчатка организовал побег той самой скупщице – единственной, кто мог свидетельствовать против Каина. Свидетеля не осталось, и сыскарям пришлось Каина отпустить…

Второй раз он запоролся на одной из подмосковных ярмарок. Попытался спастись приемом, который его однажды уже выручил: принародно завопил «Слово и дело!». Его посадили в подвал, заковали в кандалы и, как полагается, собирались отправить в Москву, в Тайную канцелярию. Вот уж куда Ваньке попадать не хотелось: на сей раз сообщить ему было нечего, а значит, сто процентов, следовало ожидать пыток и чего-нибудь похуже…