Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье

– Да про всё. Про то, к примеру, что завтра я сяду в самолёт и отправлюсь на другой конец земного шара. Вопрос: я что, выпускник МГИМО? Сын партийной шишки? Или хотя бы номенклатура комсомольская? Вот если б нашего Колю Шмулько туда засандалили – я б не удивился. Или Тиграна Асрияна. Потому что это их дело – везде светиться и всем очки втирать… Я ждал, кстати, что этот Гардинг нам вагон инструкций выкатит, а он: "Слетайте, ребятки, пообщайтесь, расскажите о том, что волнует по-настоящему…" – и дальше поскакал. Разве не мистика?

– Да ты расслабься, Валер. Мы ж в эту Мексику не рвались. Нас вызвали, за нас решили. Ну, раз решили – слетаем, жалко, что ль… А не вызвали б и не решили – тоже нормально. В конце концов, лично мне и так проблем хватает. Диплом на носу, госэкзамены. На новую квартиру переезжать скоро… А тебя, кстати, что волнует? По-настоящему?

Буртин ещё сильнее окутывается дымом.

– Меня волнует, Лёш, что у жены роды в мае. И ещё меня волнует, что после института мне в моём Приозёрске хрен чего светит – как в смысле работы, так и в смысле жилья. Потому что у нас на весь город – одна многотиражка "Ленинский путь" и люди там за свои должности зубами держатся. А если зубов нет – то вставными челюстями… До завтра, Лёш.

Он скомканно суёт Крылову руку и, развернувшись, косолапит к метро. Со стороны площади Восстания на небо наползает туча – бесформенная, как старая подушка. Она медленно цепляется за шпиль сталинской высотки и из её распоротого бока тут же сыплются снежные перья – всё быстрее и гуще. Крылов надвигает шапку на глаза.

"…Дай-да-дай, дай-да-дай… Фрукты-грейпфрукты… Мистика-фигистика… Шмулько-фигулько… Ельцин-фигельцин… Метры больше, чем жизнь… Так, а это ещё откуда? А, ну да. Это с плаката у метро, возле которого девица подписи собирала. Глубокая мысль, кстати. Точная. Потому есть просто жизнь и есть счастье, которое – больше жизни. А для счастья, оказывается, нужна хотя бы комнатка в семь квадратных метров, куда можно привести любимую девушку и запереться с ней изнутри. А лучше, конечно – квартира с телефоном. И она у меня есть, есть! Вернее – будет вот-вот… И, следовательно, я счастлив и буду счастлив. А вот Валерка – вряд ли. Поскольку у него есть жизнь, но нет квартиры. А, значит – нет и счастья. И это просто, славяне, как дважды два…"

На подходе к Большой Никитской он вдруг слышит барабанную дробь и отрывистые звуки команд, доносящиеся со стороны Тверского бульвара.

– Ррр-раз! Ррр-раз! Ррр-раз-два-три! Левой! Левой!

Обогнув церковь Вознесения, он замечает, что по бульвару марширует колонна человек в сорок, облачённых в разномастные шинели с золотыми погонами. Кто-то несёт деревянные муляжи ружей с примкнутыми штыками, а кто-то топает просто так. Впереди колонны яростно печатает шаг упитанный коротышка в полковничьей папахе, высоких офицерских сапогах и овчинном полушубке, крест-накрест перехваченном портупеей. На боку у него болтается шашка явно бутафорского вида, а на груди подскакивает жестяной георгиевский крест. Следом семенит барабанщик – худосочный юноша в очках, а за юношей шествует угрюмый знаменосец с густой окладистой бородой. На стяге из чёрного бархата красуется череп со скрещёнными костями. Поравнявшись с памятником Тимирязеву, коротышка залихватски разворачивается на одном каблуке:

– На месте стой – ааа-ать-два!

Колонна топает по инерции ещё с десяток шагов и встаёт, выдыхая пар.

– Господа офицер-ррры! Господа юнкер-ррра! Священное воинство ррр-российское! Мы пришли сюда для того, чтобы почтить память государя императора нашего Александра Второго, злодейски убиенного агентами мировой жидовской шоблы…

Людские ручейки, привычно текущие по обеим сторонам бульвара, мгновенно закручиваются и образуют водовороты. Водители машин, переезжающих площадь, слегка притормаживают и оглядываются, а кто-то даже сигналит по-спартаковски: та-та, та-та-та, та-та-та-та, та-та!

– …но мы помним, господа, и мы – воздадим! За каждую каплю русской крови, пролитую безвинно! Не будет им прощенья на нашей святой православной…

Оратор вдруг заходится кашлем и, побагровев от натуги, машет рукой:

– Х-химн, х-хоспода! Х-химн!

Колонна поёт вразнобой:

– Бо-оже царя храниииии,

Сильный, держа-а-вный,

Царствуй на сла-а-ву,

На сла-а-ву нам…

У тротуарной бровки вдруг притормаживает знакомый "рафик" с оранжевой надписью "ТЕЛЕФАКТ-ПЛЮС" на боку. Из него выскакивает Серёга Платошкин в своём широком гангстерском плаще. В руке он сжимает микрофон с огромным поролоновым набалдашником – тоже оранжевым. Следом за ним вываливается оператор с камерой. Платошкин несётся мимо Крылова, бурно жестикулируя свободной рукой:

– Сто-оп, господа! Мы ж договаривались, чтоб без нас не начинали! Дмитрий Константи-и-ныч!!!

– Погоди, пресса. Не дави…

Коротышка извлекает из недр полушубка армейскую флягу и, свинтив крышечку, делает пару долгих глотков. Потом оборачивается к Платошкину:

– Н-ну?

– Дмитрий Константиныч, мы сюжет делаем? Или как?!

– Делаем.

– Тогда всё сначала давайте. Проход по бульвару, речь, гимн…