Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье

"…Я – идиот, Шишкин! Полный и безнадёжный. Я иду сейчас по этой красивой улице, которая называется Малая Бронная, и точно знаю, что будет со мной через час. А будут: камень и нож. Потому что Лида, как пить дать, сразу бросится на колени перед Любовь Ивановной, станет плакать, креститься, говорить про двенадцать обездоленных душ и заклинать переделать завещание. И моя милая, добрая и измученная Любовь Ивановна, скорей всего, с нею согласится. Даже наверняка согласится! Поскольку – весы, весы! Где на одной чаше – они, а на другой – я. Двенадцать против одного. Свои, кровные, родные – против чужака с каким-то там дурацким договором… И это, Шишкин, меня добьёт! Окончательно и бесповоротно. Потому что, если честно, я ведь все эти годы жил одной-единственной надеждой. На то, что будет, наконец, и у нас с тобой крыша над головой. Та самая, которую я тебе когда-то обещал… А теперь, когда нервов не осталось и долгов – по самые ноздри, приезжает вот эта скромная женщина в выцветшем плаще и заявляет: здрасте вам, Алексей Александрович! Я – ваш новый палач, пройдёмте-ка на казнь… И я иду, Шишкин! Покорно, как жертвенный телок. Иду, смотрю на свой город, который уже никогда не будет моим, любуюсь его домами и улицами. Вместо того, чтобы очнуться, спохватиться и ринуться в бой. За тебя, за себя, за нас! И из жертвы вдруг самому обернуться палачом – самым беспощадным и расчётливым во Вселенной… Ход первый: остановиться, словно вспомнив что-то важное, потом подойти вон к тому уличному таксофону и позвонить в редакцию. Как бы. А потом сказать Лиде, что должен срочно отлучиться по работе… Ход второй: сразу же взять такси, помчаться в больницу и предупредить врачей и охрану, что приехала квартирная аферистка, которая собирается устроить разборки прямо в палате, и чтоб не пускали к Любовь Ивановне – под любым предлогом. И ещё каждому денег дать, для надёжности… Вот как я должен сейчас поступить, Шишкин! Вот как! Чтоб уж: шах, мат и чистая победа… Но я – бездействую, вот в чём ужас! Я по-прежнему иду мимо всех спасительных таксофонов. И я не знаю, как назвать эту силу, которая мешает мне спастись: бог, совесть, глупость или что-то ещё, но она по-прежнему живёт в моём сердце! Живёт, нашёптывает своё – и вновь делает меня беззащитным. Точь-в-точь таким, как в январе девяностого… Ты только прости меня, ладно?! Если, конечно, сможешь…"

При входе в больничный корпус Крылов кивнул знакомому охраннику и указал на Лиду:

– Она со мной.