Зато теперь у летчиков не существовало даже теоретической возможности выжить: посадить самолет, не взорвавшись, было невозможно…
В мае 1943 года японский летчик впервые пошел на таран, сбив американский бомбардировщик. Но лобовой таран не пользовался популярностью среди японских генералов: их не устраивал низкий счет — один вражеский самолет за один свой.
В 1945 году японское авиастроение уже не справлялось с плановыми заданиями. Самолеты, выходившие из заводских ангаров, страдали серьезными дефектами. Некоторые двигатели отказывали в первом же полете. Лучшие японские летчики гибли, даже не успев встретиться с врагом, который безраздельно господствовал в воздухе.
Тогда появилось новое оружие, названное «Ока» — «Цветы вишни». Это уже был не настоящий самолет, а моноплан, сделанный просто из дерева. В носовой части помещался запас взрывчатки.
Деревянные монопланы крепились под фюзеляжем обычного бомбардировщика. В районе, где были обнаружены корабли противника, камикадзе отделял свой моноплан от бомбардировщика и начинал планировать. Приближаясь к цели, пилот включал реактивные двигатели и устремлялся вниз. Огромная для того времени скорость должна была спасти его от истребителей противника и зенитного огня.
До последней секунды, до того мгновения, как он рухнет на палубу и взорвется, летчик должен был держать глаза открытыми, чтобы не промахнуться…
— В этой войне, — говорили тогда японские генералы, — подготовка пилотов и техническое качество самолетов не имеют никакого значения. Все зависит от боевого духа и морального состояния людей.
Героями японской армии были «три живые бомбы» — три солдата, которые, обвязавшись взрывчаткой, бросились на противника и взорвали себя, чтобы проделать брешь в укреплениях. Этот опыт пропагандировался в войсках во время летних боев 1945 года, когда всем стало ясно, что Япония терпит поражение. Но генералы не хотели прекращать войну. Они были готовы воевать до последнего солдата. И, повинуясь своим командирам, тысячи японских солдат, обвязавшись взрывчаткой, кидались на укрепленные позиции американцев и гибли под перекрестным пулеметным огнем.
Вот важный вопрос: действительно ли пилоты верили, что спасут Японию, что их жертвы имеют смысл?
Ни в одной армии мира никогда не создавались целые отряды смертников. Ни одна армия не отнимала у своих солдат надежды выжить. Кроме японской. Готовность умирать японские генералы считали проявлением силы духа, превосходства японцев над другими народами. Они даже гордились своей способностью расставаться с жизнью.
Пилоты верили в то, что они действительно смогут изменить ход войны? Или же понимали, что их миссия сколь почетна, столь и безнадежна, потому что война проиграна? Или думали о том, что величие человеческого духа, показанное камикадзе, вдохновит послевоен-. ную Японию?
Имена 4615 погибших камикадзе высечены в храме богини милосердия Каннон в Токио, столице Японии. Но говорят, что это лишь малая часть несчастных самоубийц.
Перед последним полетом камикадзе приводили в порядок свои вещи, раздавали книги и деньги тем, кто оставался. Писали завещание и по самурайской традиции клали в конверт, предназначенный для родных, прядь волос и ногти — для обряда погребения.
Я прочитал множество писем, написанных камикадзе перед вылетом. Эти письма, открывшие их душу, произвели на меня сильное впечатление. Я встречался и с немногими оставшимися в живых камикадзе, которые в те военные дни 1945 года горевали, что им не хватило самолета или бензина, чтобы героически погибнуть. И хотели совершить харакири, чтобы не видеть поражения своей страны.
Письма погибших летчиков-камикадзе сохранились:
«Дорогой отец! Я сожалею только о том, что мне не удалось сделать в своей жизни ничего хорошего для вас и я ничем не могу отплатить вам за вашу доброту. Мне оказана огромная честь. Я спокойно выполню свой долг. Я надеюсь, что последним ударом по врагу смогу хоть в малой степени показать, что достоин носить славное имя нашего рода…»
«Дорогая старшая сестра! Сегодня мой последний день. Судьба родины зависит от решающего сражения на Южных морях. Нанеся оглушительный удар врагу, я упаду в море, подобно цветам лучезарной вишни. Как я признателен командованию за эту возможность умереть достойно!
Передай всем нашим, что я не хочу, чтобы вы горевали обо мне. Я не против того, чтобы вы поплакали. Поплачьте, если вам от этого станет легче. Но поймите: моя смерть — во имя лучшего будущего родины. Я прошу вас радоваться, что мне выпала такая судьба. Пусть наша смерть будет мгновенной и чистой…»
В отряды камикадзе вступали не те, кого мы называем фанатиками, а те, кто искренне любил страну. Патриотизм и душевную чистоту этих молодых людей беззастенчиво использовали японские генералы. Десятилетиями они внушали японской молодежи, что ее долг умереть за императора, за императорскую Японию.