Кто взорвал Америку?

Генерал-лейтенант Мохаммед Каюм, заместитель командира 10-й дивизии национальной гвардии, продемонстрировал нам, что теперь на каждой из кажущихся неприступными гор выставлен пост. При нашем появлении командир поста приказал расчехлить пулемет. Потом ствол протерли тряпочкой. Но пулемет не понадобился. Мы приехали туда в пятницу, это спокойный день, когда на обеих сторонах фронта в основном пьют чай.

В неприступных горах сильный ветер, жгучее солнце, множество пустых бочек из-под бензина с советской маркировкой и стреляных гильз.

Правда, когда мы уезжали, укрытая в лощине установка залпового огня «Град» страшно ухнула и выплюнула куда-то в сторону гор серию реактивных снарядов. Если попали, значит, на той стороне вместо выходного дня похороны.

Тогда было ясно: пока Урал бесперебойно работает на кабульский режим, оппозиции Кабул не взять.

Губернатор. Он же комдив

В городе Мазари-Шариф мы приземлились на огромном вертолетодроме. Этой армады, вооруженной ракетами, достаточно было для того, чтобы сорвать любое наступление в открытой, пустынной местности. Афганские летчики виртуозно водили вертолеты, прижимаясь к земле и уходя от зенитного огня.

Кроме того, оппозиция не была единой. В нашем представлении моджахеды — это банды головорезов, которые бродят по горам. Были и такие. Но большей частью — это восставшие крестьяне, которые вели войну с правительством на своей земле. В этом заключалась их сила и слабость.

С одной стороны, они у себя дома. С другой — залп тяжелых ракет «СКАД» уничтожал их отряд вместе со всей деревней и всеми ее жителями. Поэтому непримиримые воевали, остальные предпочитали договариваться с правительством.

Кабул просил только сохранять лояльность, не перерезать дороги, не нападать на конвои. Взамен предоставлял полную свободу, не претендуя йа власть над жизнью селения, или уезда, или целой провинции. Иногда за такую лояльность просто платили деньгами.

В этом, собственно говоря, и заключалась политика национального примирения. Она логична в условиях феодальной структуры Афганистана, где местный властитель — и бог, и царь, и воинский начальник.

Меня познакомили с молодым человеком в модном пиджаке, сыном главы исмаилитов в Баглане. Он был полным хозяином своего города, потому что одновременно занимал пост губернатора, командира местной дивизии и еще являлся религиозным авторитетом. Он зависел от правительства, которое запросто могло испортить ему такую славную жизнь. Но и правительство зависело от его благорасположения. У молодого губернатора было полное лицо с тонкими усиками и пышная шевелюра. Он не улыбался, ощущая собственную значимость. Старики в чалмах осторожно пожимали ему руку обеими руками, демонстрируя особую почтительность.

Дом крупного предпринимателя Расула Барата в Мазари-Шарифе напоминал резиденцию описанного Марио Пьюзо крестного отца итальянской мафии. Дом, хозяйственные постройки обнесены толстой стеной. Повсюду бродили охранники. Круглые сутки через ворота въезжали и выезжали легковые машины, в которых сидели люди с автоматами. Занимаясь исключительно торговлей, Барат одновременно содержал целый пехотный полк.

Годы после Апрельской революции перечеркнули попытки объединить и модернизировать государство, усугубили традиционную раздробленность Афганистана. Эта ситуация устраивала Кабул: искусное лавирование помогало режиму разобщать своих противников.

В нашем представлении в Афганистане шла борьба между революционерами и контрреволюционерами, между прогрессистами и ретроградами, между теми, кто тянет страну назад, и теми, кто ведет ее к светлому будущему. Но эта картина не имела ничего общего с реальной действительностью. В Афганистане шла борьба между различными кланами. А идеологические знамена, камуфлировавшие эту схватку, — красные или зеленые, — мало кем принимались за чистую монету.

История исламских партий и организаций, организовавших борьбу против советских войск и кабульского режима, представляет собой бесконечную историю расколов, предательств и комбинаций. То, что со стороны кажется странной неспособностью объединиться даже перед лицом общего врага, отражает характерное для афганского общества отсутствие унитаризма.

Политические, религиозные и социальные структуры рассечены по вертикали приверженностью афганцев своему лидеру и их крайне независимым характером. Каждая из группировок превыше всего ценит самостоятельность.

Так было до появления талибов.

Правительство Наджибуллы продержалось три года, пока хватало ресурсов, оставленных Москвой. Эти запасы позволяли поддерживать приличный уровень жизни в городах. Когда ресурсы закончились, положение Наджибуллы стало безвыходным. Некоторое время его еще спасало то, что местные вожди маневрировали и не хотели нового сильного правительства. Наконец, они сговорились, и 25 апреля 1992 года моджахеды без крови вошли в город.

Падение правительства Наджибуллы означало формальное окончание джихада. Началось возвращение беженцев из Пакистана и в меньшей степени из Ирана.