Кто здесь хозяин? [Новеллы]

Он не стал дожидаться моего ответа и, постукивая палкой, удалился.

Я недолго раздумывал, захватил с собой председателя сельсовета и направился к дому Гетиа. На крыльце ветхого домишки, словно ворона, сидела высокая женщина с повязанным черной косынкой лбом. Заметив нас, она изменилась в лице. Но не вымолвила ни слова. Мы направились прямиком к колодцу. Если бы вы знали, как мне хотелось, чтоб слова Бечвая оказались неправдой или чтоб вдова успела перепрятать коня. Но не прошли мы и двадцати шагов, как в высокой кукурузе заметили прекрасного вороного. Мы молча вывели его из кукурузника и так же молча последовали к калитке. «Кто же взял на себя грех погубить моих сирот, кто перерезал мне горло?! Бог покарает его, бог не пощадит моего убийцу!..» Проклятия вдовы Гетиа неслись мне вслед, словно стреляли в спину, страшным воплем отзывались в ушах, но я ничем не мог помочь ей. При всей моей жалости к ней и детям я не мог вернуть ей коня. Если бы я не прислушивался к словам Гванджи, он сообщил бы эту весть другому — и тогда мне несдобровать. Может быть, сказать председателю, что жалко вдову, что один конь — не большая подмога для нашей армии, но нет, нельзя… Время было такое.

Одним словом, отправил я по фронтовой дороге всю цебельдинскую тягловую силу и в тот же вечер возвратился в Сухуми. Сколько раз вспоминались мне полные отчаяния глаза вдовы Гетиа. Месяц спустя мне привелось вновь побывать в Цебельде, на сей раз в составе врачебной комиссии Военного комиссариата, которая была создана для перепроверки списка освобожденных от армии. В тот год нам было труднее всего. Враг превосходил нас в силе. Так вот, сижу я в комиссии и вижу: к столу, озираясь по сторонам испуганными заячьими глазами, приковылял Гванджи со своей неразлучной палкой. Правая нога у него не сгибалась в колене. Диагноз? Десять лет назад упал с коня, разорвал мениск, сельскому врачу излечить его не удалось, а с годами накопились соли — и вот и вышла нога из строя. «Эх, не будь этой больной ноги, я бы добровольцем пошел на фронт, я бы показал этому фашисту… Да вот беда, здоровье подкачало, надо же, чтоб со мною такое случилось… — Он поднял на меня свои заячьи глаза и добавил: — Вообще-то, такие, как я, нужны и на месте… Бдительность — вот о чем мы не должны никогда забывать…»

Я неохотно подписал выданную ему бронь и, не произнеся ни слова, отвернулся к окну. Не повернулся даже тогда, когда хромой произнес благодарственную речь в адрес медицинского эксперта и, постукивая палкой, вышел из комнаты. Не нравился мне этот человек.

Кто-то протянул мне махорку. Я не был ярым курильщиком — и неудивительно, что, едва затянувшись, так закашлял, что чуть было не задохнулся. «Как вы курите эту гадость!..» — разозлился я, подошел к окну и выбросил самокрутку, и ого, что же я вижу!.. По подъему шествует наш знакомый калека. Он идет, ухватившись руками за палку, перекинутую через плечи, идет, не хромает!.. Я подозвал к окну комиссара — смотри, мол, как работают твои врачи, — и потребовал немедленно перекомиссовать проклятого дезертира.

Его вернули. Как же он был бледен, этот неусыпный страж порядка! «Не погуби», — умолял он меня. «Скажи спасибо, что не передаем тебя в трибунал. Теперь уж иди и исполняй свой гражданский долг…» — сказал я ему.

Гванджи вышел, забыв от волнения свою палку. Не могу не признаться — это я посоветовал комиссару направить Бечвая прямо на фронт.

Не помню, сколько месяцев прошло с тех пор. Однажды нас в очередной раз вызвали на бюро. Перед началом представитель комиссариата зачитал фамилии погибших на фронте. Услышав фамилию Бечвая, я спросил, как зовут погибшего. «Гванджи Манучарович. Из Цебельды», — услышал я и почувствовал, как сжалось у меня сердце. Но я тут же мысленно оправдал себя — нет моей вины здесь, нет, погибло и много других, по-настоящему честных и хороших людей… В те годы смерть заходила в дом каждого из нас, мы даже плакать уже не могли — слезы высохли.

После бюро я попросил нашего шофера заехать ко мне домой, положил в машину мешок муки и фасоли и велел отвезти все это вдове Бечвая.

Наш водитель был честный парень, и я верю — он исполнил мою просьбу.

Перевод В. Зининой

Цепь

У поворота остановилась старая «Волга». Водитель взглянул на подростка лет шестнадцати, сидевшего в позе «лотоса» возле бамбуковой изгороди. Глаза мальчика были закрыты, он вдохновенно стучал камнем по камню и с таким серьезным видом пел совершенно непристойную песню, что сидевший за рулем человек поспешил покинуть это место.

Он спросил о чем-то бородатого слепого еврея, прислонившегося к дверям базара. Еврей засмеялся и погладил бороду. Приезжий повторил вопрос. «Иди, мил человек, своей дорогой, найди кого-нибудь другого для своих шуток», — ответил слепой и повернулся спиной к приезжему.