Кто здесь хозяин? [Новеллы]

Августовское солнце с утра жалит немилосердно. Но что солнце, обрушься хоть небеса, и это не умерило бы безграничного энтузиазма ярмарки.

Предусмотрительные евреи запаслись кусками брезента, устроили для себя навесы — нечто вроде открытых палаток — и не знают беды…

Новички покрыли головы носовыми платками, по углам закрученными в жгуты.

А больше всего таких, как я, без шапки, бесцельно слоняющихся по ярмарке…

По правде говоря, покупать я ничего не собирался, да и деньги не очень-то оттягивали мне карманы, но где найдешь место лучше, чем ярмарка, где еще встретишь своих земляков в таком полном составе?!

Поди и любуйся на них. Ощути дыхание родной земли, почувствуй сладость родного языка. Запоминай и записывай — лица, словечки, фразы. Это и есть богатейшее собрание человеческих типов.

Товары в бесконечных торговых рядах удивительно походят на своих хозяев. Посмотришь на человека и сразу же догадаешься, чем он торгует. Или же окинешь поначалу взглядом барахло, выставленное на продажу, а потом взглянешь на хозяина и непременно останешься доволен собственной проницательностью. Конечно, именно таким и должен быть хозяин этих кустарных сапог и сшитых наспех мягких чувяков с кисточками, которые продержатся дня два, не больше.

Какие только мелочи, забытые богом вещи не откапывают люди, наводят на них блеск и выставляют на продажу.

Не буду тянуть, перейду прямо к сути рассказа. Время завтрака миновало, и я обошел уже часть ярмарки, когда наткнулся на старика, о котором хочу рассказать.

«Не дай боже увидеть мою старость тому, кто не видел моей молодости», — сказал умный человек. «Одной ногой в могиле стоит» — эти слова как нельзя лучше подходили к моему старику. Скажи он, что пришел сюда с тринадцатью сирийскими монахами, вы поверили бы ему.

Он сидел на чурбане, поджав под себя ноги. Перед ним лежал рваный палас из рогожи, а на нем старательно разложены заржавелые подковы, козлиные рога, в которых хранят жир для смазки аробных колес, видавший виды фуганок, старые болты и гайки, два стекла к керосиновой лампе и, представьте себе, даже погнутые гвозди.

Мне стало ужасно жаль старика. Вряд ли нашелся бы желающий купить это барахло. Старик то и дело вытирал потную шею имеретинской шапочкой. Немощные с набухшими жилами руки дрожали, он поминутно хрипло откашливался.

Белые усы и борода закрывали пол-лица. Они были одного размера, — стало быть, когда он стригся (что случалось, очевидно, весьма редко), то остригал разом и бороду и усы.

Большой нос, формой напоминающий баклажан, нависал над нижней губой. Он шнырял своими большими красивыми карими глазами, и это никак не соответствовало ни его возрасту, ни тщедушному виду.

Некоторое время старик пристально смотрел на меня. Потом, очевидно не признав во мне покупателя, сразу потерял ко мне интерес. Закурил кальян, выпустил дым и сплюнул в сторону.

— Мне нужна подкова, хорошая подкова, никак не найду такую, — проговорил я так, чтобы старик услышал, и стал рассматривать товар, выставленный на рогоже.

— Что за подкова? — нехотя спросил старик.

— Для лошади. Лошадь у меня не подкована, — боже, только бы он не догадался, что мне хочется поболтать с ним — ничего больше. На кой черт мне подкова! О каких лошадях речь?!

— А что это у тебя в руке — по-твоему, не подкова?

— Конечно, подкова, но использованная, не так ли?

— Использованная?! — Он засмеялся, обнажив редкие, как колья, зубы. — Ты, видать, хорошо разбираешься в подковах! Купишь — не купишь, мне все равно, только знай, сынок, что подкова, чем она старее, тем лучше для коня. Главное, был бы цел этот зубец, а остальное ерунда. Такая подкова коню в самую пору, боли не причинит, и все тут.

Пока он говорил, я всматривался в его лицо, изборожденное морщинами, вернее, даже не морщинами, а глубокими складками, по которым струился пот.

— Ну и жарища, все горит, — отозвался я.

— Разве это жара, на этой неделе такое пекло ожидается, от духоты не продохнешь.

— Значит, пропали мы в этом году. Если такая жара продлится три дня, все живое сварится.

— Винограднику жара нипочем. Напротив, как нельзя впопад. А кукуруза погибла, это да.

— Значит, подковы годятся, дедушка?

Старик снял шапку и обнажил белую, не тронутую солнцем сверкающую лысину.

— Похож я на паскудного человека, сынок? Живу здесь же, под боком, в Орпири. Бежать никуда не собираюсь. Забирай эти подковы, и сколько раз ты еще благословишь меня, столько раз пусть порадуются мои дети.

— Как ваша фамилия?

— Хундадзе. Один я Хундадзе в Орпири, спроси Нестора, все покажут, где живу.

Странное желание овладело мной — закупить у старика весь его товар и освободить от необходимости торчать в это пекло среди горланящей толпы.

— Почем подкова?

— Пятьдесят копеек каждая.

— А если возьму все?

— За сорок отдам, дешевле не могу, меня тоже жаль, сынок. Пройдись по рядам, если хочешь. Другие за такую подкову рубль просят.

Я отложил подковы в сторонку.

— Вообще-то мне и фуганок хороший нужен.

— Вот тебе фуганок!

— А годен ли он? Слишком поистрепан, наверное, отслужил свое, а?