Кто здесь хозяин? [Новеллы]

Чаша терпения у человека обыкновенно переполняется, когда до исполненья мечты остаются считанные минуты. Герой наш, однако, оказался упорнее, чем предполагали на чулочно-котонной. Имедо Парцвания дождался! Приказ о его назначении младшим бракеровщиком фабрики вышел, и он со всею торжественностью готовился к первому выходу на работу. Ровный пробор раздвинул на две половины упрямые кудри и засиял над темновато-зеленым костюмом, искусно скрывающим в переливах блеклые и свежие следы утюга, и ядовито-синими очками производства исправительно-трудовой колонии № 4, дополняющимися белейшей нейлоновой сорочкой под красным нейлоновым же галстуком и туфлями на высоких каблуках и толстенных подошвах объединения «Балахванис-Иберия».

Полупустой портфель, прихваченный для солидности, сообщал шагу Имедо энергию, бодрость и силу.

Единственным требованием, выдвинутым завкадрами и завцехом при оформлении, была своевременная явка. Вовремя появиться, нашлепать печати — и, как говорится, вольному воля…

Вовремя! Да я ж переночую в цехе, если потребуется, убеждал себя молодой бракеровщик. Главное — позади, голубая мечта исполнилась, теперь-то он уж знает, как себя показать… Не опоздать — и вся недолга! Да это же легче легкого!

До остановки оставалось всего ничего, когда возле пекарни он заметил стайку мальчишек и — иначе бы ни за что не остановился! — щенка. Он замедлил шаг у канавки, куда ребятишки, дурачась, бросали щенка, а он, скользя по цементным стенкам, с неимоверным трудом выбирался, отряхался и вновь попадал в руки к мучителям.

Сердце Имедо Парцвания сжалось. Он подхватил щенка и цыкнул на ребятишек:

— Вы что это вздумали, а? Ну-ка…

— Да он, дядя, ничей! — нашелся один из мальчишек, самый высокий.

— Ничей! Марш-ка в школу, пока не оттаскал вас за уши!

Мальчишки кубарем скатились под горку и испарились в переулке, меж тем как Имедо извлек из портфеля целлофановый мешочек, посадил в него щенка и прижал к пиджаку.

«Чей бы он мог быть? — размышлял Имедо: — Отстал, видно, от хозяина… Но от кого? Эх ты, горе мое, ну чего скулишь? Я же твой избавитель. Утопили бы тебя, как пить дать! Ну, куда ж мне тебя нести? Есть небось хочешь? Ишь, зевает! Ну, так ко мне давай-ка махнем. Найдется хозяин — ладно! Нет — живи у меня сколько хочешь…»

— Чей это, Имедо? — поинтересовалась с балкона мать, когда он показался в воротах со спящим и потяжелевшим, источающим тепло щенком на руках.

— Прими-ка его у меня. Кабы не опоздать на работу! На балконе бы хорошо устроить. Красавец! Ну, скорее, скорей же!

— Нашел время возиться с щенком! — ворчала мать, провожая взглядом сына, пулей несущегося к площади Маркса.

Завцехом Силибистро Харадзе, тщедушный косоглазый мужчина с не соответствующим фигуре зычным голосом встретил его у входа:

— Ты гляди, еще не начал работать, а уже…

— Уважаемый Силибистро…

— Никаких уважаемых! Что я просил-то, помнишь? Все, говорил, прощу, только не опоздание!

— Говорили…

— Ну?

— Мальчишки щенка чуть не утопили в канаве.

— Какие мальчишки?

— На улице.

— «На улице»! — передразнил Силибистро.

— Не знаю чей! Отнес домой к матери. Если спросят, отдам! — повествовал Имедо, между тем как Силибистро сперва раскатисто расхохотался, потом взял себя в руки, окинул Имедо серьезным, укоризненным взглядом и расхохотался снова. Молодой бракеровщик решил, что гроза миновала, взялся за ручку двери, но громогласный возглас завцехом пригвоздил его к месту:

— Первый и последний раз! Понял? И никаких щенков! Выдумал тоже! Знаешь небось — испытательный срок! Без всяких профкомов, месткомов уволю!

Гнев исторгала вся фигура завцехом — кривой лоб, выпяченная вперед физиономия, тощие плечи и седые редкие волосенки, — мышонок из мучного мешка, да и только!

Наутро второго трудового дня Имедо Парцвания твердо решил исправиться. Явлюсь в цех первым, пусть полюбуется! Еще не было семи, когда он сел в автобус № 3 в расчете на то, что в полвосьмого появится в цехе; меж тем кто-то легким жестом уже касался его плеча. Кто-то оказался патлатым парнем лет двадцати, в узких джинсах, — он протягивал Имедо обрывок картона.

— Мне? — принял Имедо обрывок.

— А-а-а-а! — протянул парень и опустил голову.

— «Второй переулок Шмидта, девять», — вопросительным тоном громко прочел с клочка Имедо. — Это, стало быть, у известкового? — поинтересовался он у соседа и, не дождавшись ответа, повернулся к патлатому: — Не на тот угодили, пересаживайтесь на четвертый!

— А-а-а-а! — проскулил парень, приложив руку к языку и ушам и покрутив ею в воздухе.

— Да он немой! — догадался сосед Имедо.

— Ну, так как мне объяснить, — взволновался молодой бракеровщик, — не в ту ведь сторону едет! Доедет до конца, совсем заплутает! На четвертый надо! Четвертый!

— А-а-а-а! — печально протянул парень и опять показал на язык и на ухо.

— Какой парень, а! И глухой, что твой тетерев! — с сожалением воскликнул кто-то на задней скамейке.

— Да-а! Надо же! — согласились с ним сразу двое.

— Бедняжка! — шмыгнула носом пышнотелая востроглазая кондукторша.

— Четвертый! Четвертый! — распялил перед носом патлатого четыре пальца Имедо.