Кто здесь хозяин? [Новеллы]

Старик поднял камень, постучал им о фуганок, вытащил железный язычок и показал мне:

— Погляди, какое железо. Поистрепанное? Раза два проведешь точилом — ничего больше не надо. Хорасанское железо. Это тебе не то, что в кооперативах продают. Погляди, его и ржа не взяла.

— Сколько?

— Три рубля.

— А окончательно?

— Бери за два. Ты, видать, хозяин, не хочу, чтоб в плохие руки попал.

Что он увидел во мне «хозяйского»?!

— А эти стекла для керосиновой лампы где ты раскопал в наш век электричества?

— Валялись дома, а мне ни к чему. Может, кто и купит, подумал я, и взял с собой. Найдется на них покупатель — хорошо, а нет, унесу обратно. Не выбрасывать же…

— Сколько хочешь за пару?

— Нужны тебе, что ли?

— Может, подойдут к моей лампе, валяется одна у меня в кухне.

— Правильно. Керосиновая лампа должна быть в доме. А то разве можно целиком полагаться на станцию. То ток отключат, то пробки, или как их там, перегорят, а ты сиди себе в темноте.

— Все дело в надобности, Нестор-батоно. Есть надобность — и цена соответствующая, нет надобности — думаешь: зачем мне это, только занимает зря. Так сколько же?

— По правде говоря, не знаю. Никогда не продавал стекол. Нет, не знаю. Бери за рубль оба. Если прогадал, пусть тебе впрок пойдет. Ничего не поделаешь.

Когда я заговорил о козлиных рогах, он как-то насторожился и подозрительно взглянул на меня. «Нет, не похож он на хозяина, — казалось, говорил его взгляд, — может, аферист какой-нибудь и зачем-то точит лясы». Что касается погнутых гвоздей, то как преданному покупателю он отдал их мне бесплатно, наставляя при этом: выпрямишь эти гвозди, лучше новых будут. Новые, они с трудом входят в дерево и не так надежны, как ржавые.

Все имущество Нестора Хундадзе обошлось мне в одиннадцать рублей. Я зашел в филиал гастронома, купил мешок, сложил туда приобретенное барахло (старик помогал мне складывать) и, взвалив эту довольно тяжелую и неудобную ношу на спину, я так сердечно поблагодарил старика, как будто он одарил меня целым состоянием.

Затем, словно у меня были и другие дела, я оставил мешок там же у продавца мылом и проводил старика до дороги.

— Ну и жарища!

— Разве это жара. На этой неделе будет пекло, — не оглядываясь, проговорил он, осторожно, по-старчески перешагивая через ров.

— На чем поедете, Нестор-батоно?

Мое чрезмерное внимание казалось ему чудным, чувствовалось, он не хотел уходить.

— На попутной.

К счастью, перед нами, как по заказу остановился автобус из Цхалтубо.

Я помог старику взобраться, попрощался и, когда автобус тронулся, помахал вслед рукой.

Так-то… Одно доброе дело сегодня сделано. Торговать в такое пекло — у бедного старика вскипели бы мозги. Потерял бы попусту время. Продать — ничего не продал бы, и пришлось бы тащить свое барахло назад. По крайней мере, придет домой вовремя, усядется себе в тенечке и будет радоваться на своих внуков.

* * *

Под конец мне все же надоела ярмарка! От бесконечного шатания разболелась голова, ноги ныли от усталости, к тому же я проголодался. В палатке, покрытой осокой, мне подали горячего мчади с сыром, миску лобио и бутылку имеретинского. Солнце клонилось к западу, когда я покинул ярмарку.

В ожидании попутной машины мне пришлось долго стоять у дороги, в пыли, и это свело на нет все удовольствие, полученное за день.

Вдруг метрах в двадцати от меня, подняв облако пыли, остановился самосвал.

Вот тебе и на! Мой старичок!

Он не спеша вылез из кабины, вытащил оттуда деревянный чемодан, сохранившийся с древнейших времен, и с энергичностью торговца, который по какой-то причине опоздал и теперь опасается, что товар останется нераспроданным, поспешил к ярмарке.

Моя усталость мгновенно улетучилась. Я последовал за ним.

Место он выбирал недолго. Открыл чемодан, вынул палас из рогожи и с привычной осторожностью разложил на нем «товар» — петли для дверей и окон, уровень, медный пестик для ступки, скребницу, черпалку для вина, самодельную восковую свечу, потемневшую от употребления большую деревянную миску и старую-престарую вилку.

Он уселся на чемодан, закурил кальян и снова обратился в старого ворона, залетевшего в Салуквадзевское поле из какого-то тысячелетия. Ему неохота взлетать, и, спрятав клюв в крыльях, он старается остаться незамеченным для посторонних глаз.

И как он не поленился приехать сюда еще раз. Когда он успел найти в доме эти забытые богом и людьми предметы!

Нет, не так-то легко понять нашего мужика!

Может быть, Нестора Хундадзе и не интересовала торговля, может, его тоже влекло к себе море людское, может, ему хотелось по-своему развлечься в этой оставшейся на его долю жизни.

Как мне подойти к нему, как показаться на глаза! Я и без того сгораю со стыда и не могу простить себе своего давешнего поступка.

Перевод Л. Татишвили

Гванджи