Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828

Однако после произошедшего Брамжогло остался крепко зол на Криуха. Во-первых, потому что увидел его ненадежность (всё же разбой и разведка — разные профессии). Во-вторых, как ни удивительно, но вероятно, что у турка были некие теплые чувства к Люсьену де Шардоне, коего он знал с детства, когда тот еще был Люсьеном Асколем… И здесь нужно отринуть доклад армейского патруля, что они смогли пресечь попытку бегства двух шпионов. Это опровергается тем, что тело Криуха, привезенное в Одессу, оказалось изрядно разложившимся. Скорее всего, было так. Где-то на склонах Днестровского озера Брамжогло с хладнокровной мстительностью убил подельника тем же способом, что тот покончил с милым ему Люсьеном, — перерезал горло. Сам же уплыл на какой-то лодчонке на другой берег (вполне вероятно, также с тайными русскими планами, что позже сказалось при неудачных действиях русских в конце 1828 года). Патруль лишь нашел тело убитого, но в рапорте русским офицером были придуманы бой и гибель второго агента. Однако именно такая версия была выгодна Достаничу, оттого он так нервно отреагировал на вопросы сомневающегося Горлиса.

Вот вроде бы и всё… Ах нет, постойте, о двух завещаниях, составленных в один день, забыли! Очень интересная история. Натан со Степаном решил, что тут два варианта быть может. Возможно, Криух в этом случае просто не до конца вник в замысел Лабазнова. Тот же имел два плана поддельного завещания — с Пархомием Выжигыным и с Ипполитом Выжигиным, с двумя (как минимум) жандармами-подельниками — в Кавказской области и Астраханском крае. И долго колебался, какой избрать. А потом, слишком доверившись Беусу-Криуху, решил оставить выбор на усмотрение подчиненного, сказав нечто вроде: «Давай — выбирай и делай. Действуй. Только ж не оба!» Криух же расслышал неверно: «Действуй. Только ж оба!» Скорей всего, именно так поручик объяснял свои неловкие действия капитану, когда тот ругал его за глупость.

Но имелось, видимо, и другое, более точное объяснение. Криух намеренно и по заданию Брамжогло сделал столь очевидную ошибку. Чтобы ослабить позиции Лабазнова и иметь пример его противозаконных действий. Возможно, в будущем планировалось этим шантажировать жандармского капитана, склоняя его к шпионской деятельности. (Как и сам Криух попал когда-то в зависимость от Брамжогло.)

Таков расклад целого набора разных дел, связавшихся в один сложный узел. Тоже в чем-то «узел любви». Ведь если внимательно всмотреться в него на манер капитано Галифи — то в центре можно увидеть злосчастного куафёра из Военного форштата и его несчастливую возлюбленную.

* * *

После того поговорили еще о том о сём.

— Так, а що твоя Фіна з будинком, який у спадок, вирішила робити? — хозяйственно спросил Степан.

— Продаст. Но не сейчас, а как война закончится и цены подрастут.

— Коли ж вона скінчиться?.. — задал риторический вопрос Степан.

И достал из стола рисунок, вырванный из какого-то журнала, да протянул приятелю:

— А таке бачив?

Горлис посмотрел на лист. То была злая карикатура на русских. На весь лист — огромная голова турецкого султана, который крепкими зубами прихватил за фалды форменной одежды испуганно убегающего русского императора (на Николая Павловича нисколько не похожего, но Горлис уже знал, что английские шаржисты именно так его рисуют). Царь, чтобы иметь возможность убежать, отрубает саблей эти фалды, в которых, кстати, запутался лист бумаги с надписью Silistria. Кроме того, из-за порванных штанов и зад царский слегка оголился.

— Что это, откуда? — спросил Горлис, невольно оглядываясь, не смотрит ли кто за ними.

— Цензура на пошті изъяла. Да уронила куда-то. А тесть нашел, так мне принес посмотреть.

— А о чем это? — из-за военной цензуры многих подробностей Натан теперь просто не знал.

— В ноябре еще, под Силистрией[89] русские крепко по зубам получили. В Дунае весь обоз утопили, с конями последними. Хто вижив, до Букурешта пішки тікав.

— Да ты что… Быть того не может! А у нас — молчок.

— Може, дуже може. Хлопці мені розказували, лаючись. А в облоге Шумлы[90] — того хуже! Морозы зараз рано началися, в октябре. И как я говорил, одёжу теплую не подвезли, провиант тоже. Люди слабые, голодные, сотнями помирали мерзлые…

— Степко, я… я не знаю, что сказать!

— А ти не кажи, ти слухай… Летом…лихоманка, зимой — мороз. Як не срачка, то пердячка! Ніякого турка не треба. І без нього гинуть. И всё, гаспада, так неожиданно. Кто бы мог подумать!.. Половину війська щонайменше вже там поклали… за ті Босфори.

— И что же дальше будет?