Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828

— Это был прекрасный класс. Очень сильный, как говорят в таковых случаях педагоги. Уехал-то не один Ранцов.

— Да что вы! Как интересно!

— Я просто счастлив, что пересекся с такими достойными развитыми юношами.

— А какие есть показатели «силы», уникальности того выпускного класса?

— Поверите ли, я за этот год узнал, в разных местах случайно встречаясь с родителями тех юношей, что они в итоге поступили едва ли не во все университеты Российской державы. Не только ближайший — Харьковский, не только столичные, Московский и Петербургский, но и множество других.

— Поразительно! Как же так вышло?

— Ребята ориентировались на кафедры и видных ученых, что их ведут. В дополнение к тому — родители советовали поступать поближе к местам, откуда их семьи родом. Юноша из остзейской фамилии пошел в Дерптский университет; мальчик из польско-литвинской семьи — в Виленский. У одного бабушка имеет большое поместье на Волге — так он поступил в Казанский. И это я еще не говорю о Московском и Петербургском университетах! — По окончании вдохновенного спича лицо Горлиса озарилось улыбкой педагогической гордости за учеников.

— Ах, Натаниэль Николаевич, не могу сходу подобрать слов, чтобы выразить восхищение вашей работой и вашими учениками. Помните, Россия гордится такими, как вы!

— Искренне благодарен.

— Поверьте, еще немного — объяснение по поводу злосчастного пистолета — и ваш воспитанник поедет в Харьков, дабы продолжить учебу во славу российской медицины. Знали бы вы, как нужны хорошие врачи на войне!.. Вот, кстати, возьмите сей лист.

— Что тут?

— Наши одесские адреса. Мой и Бориса Евсеевича. С описанием, как к нам пройти, ежели появятся важные новости. Мы же всегда открыты для помощи людям!

* * *

Горлис вышел из кабинета жандармов с ощущением, что с души упал большой камень. Похоже, фронт благотворно повлиял на Лабазнова. Он вернулся оттуда другим человеком. Видимо, лучше осознал ценность человеческой жизни. Натан улыбнулся: он уж не стал расстраивать жандарма, говоря, что Ранцов выбрал специализацию не военной медицины, но прямо противоположной — родовспомогательной.

Сейчас бы только выполнить задуманное — найти, независимо от Викентия, подтверждение, что он покупал пистолет в подарок Ивете, для самозащиты. Натан решил поделиться этой мыслью с Дрымовым. Но не успел. Навстречу ему по коридору съезжего дома шла не кто иная, как Любовь Виссарионовна. Если бы вы, любезный читатель, могли ее увидеть в этот момент. Она будто бы сбросила не только гнетущие чувство тревоги за сына, но и лет 10–15. Лицо светилось, глаза блистали.

— Натаниэль Николаевич? Какая удача, я только подумала, как бы с вами увидеться, поговорить. А тут вы!

— Любовь Виссарионовна, могу сказать ровно то же. И у меня хорошие новости.

— В таком случае тогда сперва вы, а потом уж я расскажу.

— Я был у штаб-офицера по южным губерниям, капитана Лабазнова-Шервуда.

— Какая фамилия у него романтичная. Сразу Шервудский лес вспоминается.

— Вы правы, — улыбнулся Горлис. — Хотя, правду сказать, «лабаз» сей робингудский лес немного портит… Так о деле. По мнению Лабазнова, Викентия не следует держать под такой долгой стражей. Пусть учится во славу Отечества. Он же не станет бегать от следствия?

— Нет, конечно же. Мой Викочка не такой.

— Последняя загвоздка, однако, в том, что нужно некое объяснение по поводу… по поводу того предмета, о котором я вам говорил.

— Вы имеете в виду пистолет «Жевело»? — спросила женщина.

Натан неопределенно пожал плечами, ожидая дальнейших ее пояснений.

— Дорогой Горли, я сразу распознала ваш намек и отправилась по всем лавкам, магазинам, торговым рядам, где, как знала, бывает мой сын. И вот на Колонистской улице…

— Она же Немецкая.

— …Она же Немецкая, она же Лютеранская. Так вот — там есть магазинчик, в котором продаются разные механические изделия. Викочка покупал там учебную и медицинскую аппаратуру, инструменты. Продавцы того магазина рассказали мне, что недавно Викентий приобрел хороший пистолет. Когда его на всякий случай спросили, зачем, то он ответил, что для одной женщины, особы молодой, но решительной, которая хочет иметь уверенность в своей безопасности.

— А что ж они об этом раньше не сказали?

— Вот и Афанасий Дрымов меня об этом спросил.

— И что ж оказалось?

— В тот раз, когда нижние чины полиции пришли в магазин со своими вопросами про пистолет, продавца, который долго общался с Викентием при покупке, не было, он болел. А другой торговец, признавший пистолет и назвавший его покупателя, занимался только денежным расчетом. И ничего, кроме уплаченной суммы, назвать не мог.

— А вы всё разузнали и пересказали Дрымову?

— Да. Афанасий Сосипатрович был доволен.

— Что тут скажешь, не зря он столь критически относится к своим нижним чинам.

— Дрымов сказал, что должен еще сам получить это подтверждение у найденного мною продавца. А потом будет ходатайствовать об освобождении Викентия из-под стражи. Ежели жандармерия не окажется против. Но, судя по вашему рассказу, она же за?

— За.

— Вот, дорогой Натаниэль Николаевич, как у нас всё гармонично сложилось!

* * *