Пока Степан, взявши кресало и вырубив при помощи его огонь, растапливал плиту, Натан сходил в погреб за вчерашним рататуем, как стало модно называть недавнее овощное рагу, и супом риболлитой. Это всё оперная прима Фина вчера самолично сготовила. Только жаловалась, что в супе пришлось использовать бессарабскую капусту, а не савойскую, вместо панчетты — местную грудинку, а на замену чиабатты — просто белый хлеб (или франзолю, как говаривает Степан). Но Горлис уверял, что на вкусе риболлиты это совсем не отразилось. А ежели что и изменило, то не в худшую сторону. Кочубей, поедая, тоже очень хвалил, говоря, что, пожалуй, и
Потом — чай с цукатами. Так на кухне и засиделись. Натан подробно рассказывал о множестве накопившихся криминальных событий. О смерти Абросимова и странной истории с двумя завещаниями, написанными в один день. О гибели Иветы Скавроне и последующем аресте студента Ранцова. А также о том, как подозрения на совершение убийства, падавшие на последнего, потом вдруг перешли в обвинение в создании заговорщицкой организации «Сеть Величия». И совсем новое — о гибели куафёра Шардоне. Рассказал также о письме Видока и переписке с Парижем и Веной, из которой стала яснее персона великого куафёра Леонарда и его вероятного сына Люсьена.
—
— Где ж «неплохо», — сокрушенно махнул рукой Натан. — Скверные истории — одна за другой. И я ни в чем еще не разобрался. Вот сейчас подумал, может, оттого и вступил в переписку с тётушкой и сестрой, что с тобой посоветоваться не мог.
— Не скромничай,
— Лабазнова с Беусом…
—
Они вернулись в кабинет. Натан разложил на рабочем столе все четыре узла. Кочубей стал внимательно их рассматривать, каждый по отдельности. И то, как он делал это, походило на досмотр, производимый ранее капитано Галифи. Положив узлы обратно на стол, Степан сказал:
— Я,
— И что же?
— Редкая штука, цыганская выдумка. «Узел любви» называется.
— Цыганская?! Точно? А ты откуда знаешь?
—
— Но почему ж это «узел любви»?
— А ты погляди его вот так. Петля-петля-петля наброшены. А вот тут похоже на сердце,
Натан вгляделся — действительно, есть какое-то сходство. Прав был Галифи, узел и вправду магический. Символ!
— Вот как… Значит, Люсьен не просто вожделел, а любил Ивету.
— Да ну — «любил».
Горлис, в свою очередь, предпочел не заметить неловкости приятеля:
— Чем еще твои слова важны — они показывают контакт Люсьена с цыганами не как враждебный. Впрочем, зачем он искал ту цыганку Тсеру, всё равно неясно.
—
— А второе?.. Что ты еще хотел сказать?
— Второе,
— Так-так, интересно!
—
— Постой,
—
— Прекрасно! Эти братья Выжигины со своими двумя завещаниями и раньше сомнительно смотрелись. А при таком раскладе — и подавно.
—
— Выходит, у него в тех краях — знакомые жандармские офицеры. И он с ними мог заранее сговориться насчет подставных наследников Абросимова.
—
— Тогда вопрос только в одном — откуда, как могли взяться два дурацких завещания, наверняка поддельных, помеченных одним днем?
—
Глава 27