Куба, любовь моя…

Так вот. Замысел будущего романа всегда мне казался интересным, но трудноосуществимым (слишком много нужно «копать»), поэтому я перекладывала и перекладывала его все в более дальние ящички своего сознания, сладострастно мечтая: вот когда-нибудь… когда-нибудь я доберусь до всего этого! И тут вдруг – так резко… практически ни с чего…

Может, так неудержимо захотелось на Кубу? Может, «охота к перемене мест» и подогнала идею романа так близко, что вот оно – цепляйся и плыви? Не знаю, не знаю. Факт остается фактом. В первую ночь октября сумасбродная идея была зафиксирована, а наутро объявлена всем окружающим. В очередной раз повертев пальцем у виска, они, то есть окружающие, начали следить за развитием событий…

Я сама не верила ни во что, но продолжала фантазировать. Кстати, это ведь тоже целое дело: находиться во власти несбыточной мечты. Вся реальная жизнь с ее неинтересными подробностями – мимо. Что вы меня достаете со всякими вашими приземленными проблемами? У меня вон что! Куба! Мне туда надо. Ну и что, что денег нет? Пока нет. Возьмутся откуда-нибудь.

Где-то в начале ноября, а может, в середине – не помню – услышала о том, что ночью можно увидеть множество падающих звезд: ожидается невиданный метеоритный дождь.

Ближе к нулям, одевшись потеплее, вышла на балкон – ясное дело, зачем. И почти сразу небо коротко прочертило сияющей полосой. «Куба!» – успела схватиться я за нужное слово.

Скажу честно, у меня в запасе было еще несколько желаний, и я, конечно, принялась ждать, когда звезды начнут гроздьями сыпаться с неба, обещая претворения в жизнь всего того, что алкала моя мятежная натура. Я простояла часа полтора, не меньше!

Звезды спокойно и ровно светили каждая со своего места и падать не собирались. Метеоритный дождь пролился, видимо, где-то в другом месте. Замерзнув, я отправилась спать.

Через несколько дней позвонила из Москвы моя замечательная дочь и сказала, что к Новому году ей грозит премия в тысячу долларов. Я затаила дыхание, выдержала паузу – она торжественно пообещала, что отдаст эти деньги мне на поездку.

– Неужели ты возьмешь у ребенка эту тысячу? – горько спросил муж. Он надеялся на мое благоразумие.

– Я их возьму взаймы, – храбро ответила я, свято веря, что так и будет.

Если учесть, что зарплаты дочери едва хватает ей на оплату комнаты и пропитание и эта случайная премия очень могла бы ей пригодиться, – я поступала негуманно и в высшей степени эгоистично. Но мне очень нужно было на Кубу! Очень.

Муж тихо презирал меня. Дочь – моя великодушная дочь! – понимала. И беспокоилась лишь о том, где взять еще примерно столько же, потому что ее премии хватало мне только на перелет. Но я (тоже пока не представляя, где можно взять эти деньги) уже знала: еду!

«Остров зари багровой…»

Рязань. 6–7 марта 1989 года.

Когда Полина, расставшись у подъезда с Эрнесто, поднималась на свой третий этаж, постоянно дергая за руку вечно упирающегося Антона, в голове у нее настойчиво звучало: «Куба, любовь моя, остров зари багровой…». Дальше она слов не помнила, поэтому вместо них было: «…та-та, та-та-та, та-та-та, та-та» – и дальше снова: «Куба, любовь моя».

Накормив Антона обедом и уложив его спать, Полина забралась с ногами в кресло и начала думать о Кубе.

Она начала думать о Кубе, то есть вспоминать все, что было связано в ее жизни с этой страной. Оказалось, что при всей их – ее и страны – далекости, – не так уж и мало.

Ну, во-первых, песня. Запомнившаяся с детства мелодия обнаружилась где-то на периферии сознания сразу же, стоило этому кубинцу сказать, что он кубинец. Во-вторых, пионерские сборы, посвященные советско-кубинской дружбе. В их школе как-то побывала делегация из Гаваны, и Полина потом даже переписывалась с одной девочкой. Ее звали Паола. Они долго высылали друг другу значки и открытки. Так. Что же еще? А-а, ну да! Семейное предание о том, почему ее отец, Александр Семин, стал журналистом.

Отец рассказывал, что когда он, уже отслужив в армии, учился в педагогическом на истфаке в начале шестидесятых годов, его кумиром был Фидель Кастро. Студент Семин был в этом отнюдь не оригинален. Он буквально боготворил вождя кубинской революции, мечтал попасть на Кубу – но подходящего случая не подвернулось. В знак солидарности с народом острова Свободы он отпустил бороду «а ля Фидель», что опять-таки было весьма распространенным явлением: сотни молодых людей в Советском Союзе захотели стать «барбудос», т.е. бородачами, подражая кубинским партизанам и их лидеру.

И вот молодой специалист, симпатичный и бородатый (Полина очень хорошо помнила отца на фотографиях того периода), прибыл по распределению в одну из школ рязанской глубинки. Директор по фамилии Строгач («говорящая фамилия», поэтому и запомнилась) ничего не имел против кубинской революции и очень уважал Фиделя Кастро, но посчитал внешний вид нового историка верхом вольнодумства и велел побриться – Семин упирался. Строгач дал на размышление двое суток.