Кубанское казачество и его атаманы

Заселение затем Новой Линии, т. е. равнины между Кубанью и Лабой, началось с 1841 года. Проект об этом, возникнувший по мысли генерала Засса и разработанный потом генералом Вельяминовым и бароном Розеном, был утвержден правительством еще в 1839 году. Первоначально предполагалось основать всего только 14 станиц; но обстоятельства заставили потом раздвинуть значительно шире предположенного колонизацию Новой Линии. Заселение края шло постепенно в течение двадцати лет, пополняясь чрез известные промежутки времени все новыми и новыми станицами. Таким образом, в 1841 году было основано 4 станицы: Лабинская, Чамлыкская, Вознесенская и Урупская, послужившие как бы главными операционными точками, от которых пошло дальнейшее заселение края по разным направлениям. В течение следующих затем восьми лет, с 1841 по 1849 год, было основано еще 7 станиц, с 1852 по 1860 год – 13 станиц и, наконец, в этом последнем году две станицы.

Итого, следовательно, в течении двадцати лет было основано на Новой Линии 32 станицы.

Главным колонизующим элементом в этом случае послужили казаки старых станиц бывшего Кавказского Линейного войска, т. е. нынешней Старой Линии, а также некоторых станиц теперешнего Терского войска и сел Ставропольской губернии. Только в 1849 году было поселено здесь 250 семейств из числа малороссийских переселенцев, назначенных на поселение во Владикавказском полку нынешнего Терского войска, да в разное потом время было водворено несколько десятков семейств с Дона и из других внутренних губерний. Наконец, сюда же нужно отнести некоторое количество беглых и беспаспортных, которыми тогда был богат весь Северный Кавказ. Таким образом, в общем результате колонизация Новой Линии была почти исключительным делом старолинейных казаков. Приглашенные военным начальством сначала в качестве охотников заселить Лабинский край, они отнеслись довольно индифферентно к этому приглашению. Тогда начальство принудило их выслать переселенцев по жребию, и станичные общества в этом затруднительном случае придумали нанимать из среди себя охотников, с платою от 200 до 400 руб. на семью. Мера эта, по замечанию И. В. Бентковского, и дала главный контингент переселенцев для заселения неспокойного Лабинского края.

Отличительная черта колонизации Новой Линии заключалась в полнейшем приспособлении поселочных форм исключительно к военным целям. Вновь поселенные станицы были выдвинуты в самую территорию горских племен. В деле военной колонизации Новая Линия пошла поэтому дальше Старой. Военное начальство тут не только назначило места для поселений, но, благодаря беспрерывным столкновениям с горскими племенами, принуждено было до мельчайших подробностей регламентировать даже экономическую жизнь. Оно издавало приказания, как ставить плетни и приспособлять терновник, «чтобы неприятель не мог ни повалять плетня, ни перелезть через верх». Оно же советовало, как обращаться с огнем, спрашивало о количестве необходимого сена и давало наставление, как косить его, складывать в стога и т. п., «чтобы оградить от нападения хищников», «от их зажигательства».

Понятно, что при таких исключительных условиях, когда казак и пахал, и косил, и убирал хлеб, и возил дрова или лес, по команде и под прикрытием военной силы, станица на Новой Линии являлась единственной поселочной формой. Хутор не мог тут существовать или, в крайнем случае, мог быть лишь исключением. Только с 1864 года, т. е. со времени покорения Западного Кавказа, на Новой Линии начинаются быстро и широко распространяться хуторские формы.

Таким образом, несмотря на разновременность колонизации, обе части бывшего Кавказского Линейного войска, вошедшие в состав нынешней Кубанской области, были заселены по одному и тому же плану и в зависимости от одних и тех же требований военного характера. Такое же сходство выразилось и в развитии внутренних распорядков в казачьих общинах обеих Линий. С самого возникновения этих общин в жизни их играло чрезвычайно важную роль военное начало. Тут не было такой широкой органической связи с прошлым казачества, какая чувствовалась на каждом шагу в Черноморском войске. Управление здесь отличалось своего рода простотой, но это была простота военной дисциплины. Общинная жизнь долго тлела под покровом военного приказа и всецело подчинялась ему. Поэтому и история здешнего самоуправления не отличается ни характерными эпизодами самостоятельного развития, ни сложностью последнего.