Кубок Брэдбери-2021

Первая нота ее музыки звучит как продолжение затихающего голоса хора. Но их пение – о смирении и преклонении, а ее – о восхищении красотой всего сущего. В ее музыке продолжают перекликаться голоса, собираясь в один стройный звук и рассыпаясь вновь. Толпа ахает. Они боятся дышать, чтобы ничего не пропустить.

Но потом музыка меняется. Теперь она играет им о них самих. Играет о людях. Как всегда, со скрипкой в руках она видит, и видит гораздо лучше, чем обычным зрением. В этой мелодии есть и красота, но в глаза, в первую очередь, бросается отвратительное уродство.

Каждый смотрит в пустоту, как в отражение. В зеркало в руках изуродованной девочки. Видят себя нелепыми в этих праздничных нарядах, мелкие дела, занимавшие их головы, вмиг теряют всякий смысл. Остается пустота, стыд и сожаления. Половина прихожан готова сбежать, сбежать от себя самих. Но никто не шевелится.

В глубине зала, у стены, плачет отец Пеларатти. Он смотрит на пальцы Мии и вспоминает, сколько раз девочкой она плакала в подвале. Ей полагалось стать послушной механической игрушкой, инструментом, красиво воспроизводящим мелодии. Но, кажется, он сделал что-то не только с ее телом, но и с ее душой.

От слез все вокруг расплывается, а руки дрожат. Горячий воск свечи в его руках закапал на пальцы и одежду, и он поставил ее на алтарь. Утерев лицо рукавом, он прислонился лбом к холодному камню колонны. Эта музыка прекрасна, но почему так мучительна?

Свеча медленно наклонилась и упала с алтаря.

Мия устала. Ее длинные пальцы онемели. Скоро она закончит. Последняя часть мелодии – о покое. И о прощении. За то, что сделали с ней, за то, что делают с собой. Музыка вновь взмывает вверх и наконец-то достигает неба, приливами эха отвечая откуда-то из-под самого свода.

Упавшая свеча расплавилась на полу. Огонь, тихо тлея, черной змеей ползет по длинной ковровой дорожке, подбирается к деревянным креслам. Кто-то замечает дым, но толпа лишь отходит от него, не пытаясь найти источник и потушить. Музыка так захватывает, что оторваться от нее никто не в силах. А это лишь легкий дымок. Сейчас мелодия закончится и вот тогда…

И вдруг в один момент тихо тлеющий огонь вспыхивает огромным ревущим пламенем. Наверное, где-то на ковре было разлито масло для лампад.

Мия чувствует запах дыма, треск огня, как шепот епископа что-то успокаивающе говорит ей на ухо. Она не останавливается, она играет дальше. Пламя взметнулось вверх и разошлось в стороны, накрывая храм, словно крылья страшного дракона.

Окна и двери храма отрыты, но никто не побежал наружу. Люди подступали к Мие, будто она и должна их спасти. На их лицах не было страха. Все потому, что теперь Мия играла о свете. Огоньки свечей слились для нее в громадное золотое сияние, заполнившее все вокруг. Наверное, вот так и выглядит солнце. И это самое красивое, что она видела в жизни.

Елизавета Авдеенко

Оригами

«Бумага властвует над формой».

Лао-цзы

Адмиралтейская. Ирис

– Молодой человек, будьте, пожалуйста, аккуратнее. Ваш рюкзак чуть не сломал девушке очки, – пожилая дама поправила собственные очки в модной широкой оправе, можно сказать, солидарность. Ее голос, строгий и низкий, отчеканивающий все слова четко, будто клавишами старой печатной машинки. Таким муштровали благородных девиц в Смольном степенные и аккуратные до последней ниточки мадам. Ни одного восклицательного знака, и при этом сразу хочется выпрямить спину и подчинить любой команде. – Аля, будь добра, проверь еще раз время на билетах.

Девочка лет десяти в серебристом платье и блестками на лице быстро начала набирать что-то на смартфоне. Да что там Аля, само время должно было замедлиться, чтобы дама ни в коем случае не опоздала. Иначе с его стороны это будет ужасно дурным тоном.

Тот самый молодой человек снял рюкзак и отодвинулся от стоящей рядом с дамой (нет, леди, он решил про себя называть ее так) девушкой с виновато-потерянным видом.

– Простите, не хотел вам мешать. А хотите леденец? Мятный. Я вот обожаю мятные леденцы.

Девушка еще сильнее вжала голову в плечи и покраснела. Прошелестела что-то совершенно неразборчивое, безуспешно пытаясь найти путь к отступлению. Автобус был наполнен людьми до предела, осторожно ползя улиткой по Большой Морской. В узкие щели приоткрытых окон била жара, от которой петербуржцы недовольно хмурились и еще сильнее укутывались в плащи и бадлоны.

– Сейчас-сейчас. Та-ак… – он начал одно за другим открывать многочисленные отделения своего огромного потрепанного рюкзака. На нем россыпью блестели значки всех цветов и размеров. – Не здесь, хм. Может, тут? А-а, значит, точно там. Нашел!

На протянутой совсем бледной ладони конфета в помятом фантике.