Аккуратные черты лица, бледная, с просвечивающими сосудами кожа. Будто бы совершенно не выходит из дома. Очень красивый, если не смотреть на одежду. Хотя было в его образе что-то такое, будто бы даже стильное. Разумеется, в своей, сумасшедшей, манере.
В тонких пальцах бумага будто порхает. Он разгладил лист, приложив к стенке автобуса. Привычным движение сложил по диагонали, оторвав нижнюю полоску, чтобы получился квадрат.
Гладкие стены, узкие высокие окна. На нижних этажах все увешано вывесками. Доносится запах выпечки и кофе.
Почти повернули на Невский. Люди спешат, болтают, смеются, идут молча или просто стоят и кого-то ждут. Прямоугольные стенды с рекламой – своей, особенно петербуржской рекламой: музеев и выставок, концертов в филармонии и спектаклей. Плакаты о том, как говорить правильно, соседствуют при этом с афишами рок-концертов. Старинные здания образуют каменный коридор, закрывая от жары переулок. Небо почему-то кажется таким низким, будто бы до него сразу можно достать и желательно закрыть тучами солнце.
В толпе мелькают зебры, Петры первые и шреки, от жары, наверное, уже приросшие к своим неповоротливым костюмам. У всех в руках горы листовок. И они все пытаются от них избавиться, чтобы освободиться от рабства и вернуть прежний облик. Обычная городская сказка. Немного грустная, по-другому в этом городе вечных дождей никак.
Автобус начинает свой неповоротливый поворот. Светофор пищит. Гомон Невского обрушивается водопадом.
Теперь он подходит к Леди и торжественно вручает ей цветок. Подмигивает девочке, уже забывшей про телефон.
Леди удивленно принимает подарок.
– Спасибо, – но он уже бежит к водителю.
– Откройте, пожалуйста, дверь! Забыл, что мне нужно выйти, представляете? Вот я дурак! Совершенный-совершенный дурак! – его звонкий смех прокатывается по салону мягкой волной.
Дверь с шипением открывается под ворчание водителя. Молодой человек легко выпархивает наружу, несмотря на тяжелый рюкзак.
Леди вертит в руках цветок. Аля смотрит в окно во все глаза.
Незнакомец почти скрылся в толпе. И все же краем глаза она замечает, как он складывает ладони вместе. Тонкие пальцы снова изящно взлетают и опускаются.
Адмиралтейство становится ближе к Медному всаднику. Казанский немного сдвигается в сторону Гостиного двора.
Пространство хрупкое и тонкое, даже тоньше бумаги. Так и стремится порваться. Но в его привычных жестах столько осторожности, что оно подчиняется. Александринка уже подвинулась к Адмиралтейской.
Немного стянуть, чтобы автобус прошел быстрее. Получилось! Он выдохнул.
Аля моргнула и уставилась в окно.
– Бабушка! Смотри, мы приехали! – Леди удивленно поднимает голову. Вздыхает с облегчением.
– Надо же, а я и не заметила. Кажется, успеваем до третьего звонка. Поправь юбку.
Они выходят и медленно двигаются в сторону театра. Аля все еще не может прийти в себя.
«Волшебник! Офигеть».
Сегодня он в желтой рубашке с утятами, снова тащит рюкзак, забитый всякой ерундой. Идет, шаркая кедами. Вчера заштопал правый ботинок и заклеил шов новым значком – пластиковым пиксельным сердечком, купленным в переходе на Петроградке.
Волосы собраны в хвост канцелярской резинкой, но почти все уже выбились из него и лезут в глаза, которые на солнце кажутся янтарными. Пряди блестят золотым. Проходит мимо киоска, покупает пачку мятных леденцов под неодобрительные взгляды продавщицы.
Выходит из метро, вываливаясь наружу вместе с течением – огромным потоком людей, одной из его ветвей. Они идут так быстро, что почти постоянно спотыкаются об него и чертыхаются.
– Куда прешь?!
– Смотреть нужно, куда идешь!
– !#?
Он искренне старается им не мешать, но он не любит спешить. Он любит чувствовать каждый момент, смотреть, наблюдать. Жить вместе с каждым мгновением. Он всего лишь часть этой огромной толпы – винтик в гудящем механизме этого города, его отдельный кусочек пазла.
Солнце бьет в глаза. Пахнет дешевым фастфудом и паленым асфальтом. А впереди настоящий муравейник. Высокий каменный муравейник с тысячами окон, проходов, мечущихся туда-сюда жителей. Свет бликует на его декорированным плиткой стенах, кричат дети.