Кубок орла

С каждой минутой ему становилось всё тяжелей. «К чему лебезят? — невольно думал он. — Или дураком почитают и сим обмануть хотят?» От этих мыслей атамана охватывала злоба. Заискивающие, но всё же самодовольные лица окружили его. «Ай и попал же ты, Фома, к своякам! И впрямь, должно быть, чистый дурак, коли с панами связался». Захотелось вдруг стукнуть изо всех сил по столу, обругаться самой забористой бранью. «А та мымра сухопарая чего очи таращит? — с ненавистью стискивал он кулаки. — Хрястнуть бы тебя по рылу аглицкому, чтобы люлька в глотку залезла».

— Верно, вы познакомились уже в подполье? — с тревогой поглядывая на Фому, спросил Иван Степанович и кивнул в сторону сухопарого.

— Как бы не так! Обзнакомишься с ним, коли он перво-наперво по-нашенски не говорит. Даже чихнуть не может по-нашенски, всё в платок нос свой тычет. А второе — больно спесив. Одно знает, сопит да люльку тянет.

— Они все такие, — успокоил Памфильева хозяин. — Только с лица спесивы. А так — добрые люди.

— Да кто он такой будет, никак не пойму?

— Секретарь, — услужливо разъяснил Чечел. — Английского посла секретарь. Вильсон прозывается. Ну, вроде дьяк приказа посольского.

— Во-он чего! — протянул атаман. — Какого же ему рожна от нас надо? Иль правду болтают, что Расеей владеть будут ляхи да шведы да со всего света иные люди?

Хозяин и гости замахали руками:

— Как можно! Что ты говоришь, атаман!

Прежде чем приступить к сидению, Орлик обошёл все покои, — только после этого выступил наконец Мазепа. Он говорил не торопясь, взвешивая каждое слово, и обращался главным образом к Памфильеву.

— А что я задумал князем черниговским быть, не верь. То Кочубеевы выдумки. Ты кому веришь: Кочубею или мне?

— Покель тебе, — честно ответил Фома. — А там поглядим.

— Кохаю правду, — сердечно улыбнулся гетман. — А погодишь, и вот что будет: как подойдут шведы к Украине, так донцы и запорожцы ударят в тыл царёвым войскам, а ватаги, с тобой во главе, крестьян замутят.

— Неплохо так, — согласился Фома.

— А когда замутят крестьяне, — говорил дальше Иван Степанович, — в ту пору англичане с флотом подойдут к Архангельску.

— Чего? — вскочил атаман. — Аглицкий флот?

— А как же иначе? Кто же на Севере вступится за убогих?

— Ну а ежели они в Архангельск войдут и больше не выйдут?

Все посмотрели на Памфильева как на сущего простофилю.

— Да зачем им Архангельск? Охота им была на край света забираться! Мало у них своей воды!

— Лес, лес, — посвистел носом Вильсон. — Нам Архангел не надо. Нам соль. Соль и договор лес, — сказал и снова плотно сомкнул резко очерченные губы.

Памфильев напрягал весь свой ум, чтобы разобраться в хитросплетениях панов. Но это плохо давалось ему. Ясно было только, что Мазепа затевает какую-то каверзу. Захотелось поскорее уйти к своим, чтобы там, в лесу, обо всем пораздумать как следует. А гетман продолжал так же размеренно и настойчиво излагать свои планы. Он принялся восхвалять Англию, её короля, «коего великим коханьем народ кохает», и вдруг ударил себя по лбу:

— Ба! Я и забыл, старый дурень. Вот же ж… от народа английского — убогим человекам московским.

И, вытащив из кармана туго набитый кисет, подал его Фоме.

Атаман пощупал кисет — он был наполнен монетами — и с омерзением отстранился. Собравшиеся незаметно переглянулись. Англичанин раздражённо пожал плечами.

— Доброе робишь, атаман, что молчишь, — улыбнулся Мазепа. — Дело такое. Трудное и великое дело. Треба добре обдумать его. Да, добре обдумать.

Фома понял, что пересолил. «Не любят правды паны», — подумал он. И так как ему хотелось выведать всё, он решил покривить душой:

— Злато, оно и убогим и станичникам всегда мать родная. Тут злато?

— Без обману! Самое настоящее, — просиял Иван Степанович. — Английское, королевское.

— Добрый гостинчик! Королю поклон от нас, от станичников.

«То-то же! — торжествовал про себя гетман. — Сразу холоп подобрел, как злато побачил».

Все пересели за стол. Вино подогрело беседу. Стало свободнее и веселее. Иван Степанович достал из столика кипу бумаг и благоговейно разгладил и без того гладкий листок.

— Брат мой, — напыщенно изрёк он, обращаясь к Фоме. — Не раз и не два доказал ты убогим верную свою службу. Потому доверяем тебе разослать со станичниками по всем местностям сию писульку.

Он откашлялся, высоко поднял брови и приступил к чтению:

— «Я, Карл Шведский, объявляю с сим всем и каждем от хвального всероссиского народа: что Королевское шведское войско токмо в том намерении в России прибыл, дабы с помощью Божьего всероссиский народ освобождён был от несносного ига… Таким способом и подобным образом Королевское шведское войско чтитца будет, дабы хвальный всероссиский народ для собственной своей благополучия и безопасности…»

Сложив листок вчетверо, Мазепа передал его Фоме и принялся подробно истолковывать написанную в письме тарабарщину.

Только перед рассветом покинули гости Мазепу. Последним, рассовав по карманам и за пазуху прелестные письма, простился с гетманом атаман. Иван Степанович крепко обнял Памфильева, перекрестил на дорогу и кулаком вытер сухие глаза.

— Прощевай, пан Фома!