Кубок орла

Его хмурое скуластое личико, синие дуги под глазами, изогнутые, словно коготки хищной птицы, пальцы, нетерпеливо загребавшие воздух, показались Даше совсем чужими. Она уставилась на сына — будто только теперь впервые по-настоящему разглядела его. Ничего, что напоминало бы в нём Фому, — ни одной общей чёрточки! «Чужой… как есть чужой, — смахнула Даша слезу. — Как такому открыться?»

— А ежели денег тебе, — догадался вдруг испуганно Васька, — ей-ей, мамка, нету!

— Мне, касатик, твоих денег не надо.

Мальчик сразу подобрел, прижался тонкими губами к материнской руке. Это умилило Дашу:

— Злая я, Васенька… потому и зло о тебе подумала. Прости, касатик. — И, трепеща от внутренней дрожи, она пролепетала: — Васенька… странничек Божий — родитель твой.

Разинув рот, Васька несколько мгновений стоял не шевелясь, потом пронзительно заверещал:

— Ро-ди-и-тель?

— Свят, свят… Да ты в своём ли уме? Замолчи! Люди услышат.

Мальчик воззрился на мать:

— Давно он?

— Чего?

— Родитель давно он мне будет?

— Экий несмышлёныш, — улыбнулась Даша. — Как прородил тебя, так и родителем стал.

— Ишь ты!

Неожиданно Ваське захотелось сделать отцу что-нибудь приятное.

— А у меня, скажи родителю, уже двадцать алтын да два гроша денег своих.

— Слава богу! Береги их, сынок.

— А я родителю дам…

Он вдруг замолчал и побледнел. Созревшее было решение порадовать отца «гостинчиком» — двумя алтынами — представилось глупым и каким-то обидным.

— Я родителю, мамка, чего-нибудь дам, — забормотал он. — После… когда большой буду.

Даше стало страшно. Бессмысленная Васькина улыбочка, пустые глаза, ощеренный рот — всё это напомнило ей «порченого», которого она видела когда-то в церкви.

— А я тебе набрехал, — угрюмо отвернулся от неё Васька. — Денег-то нету.

Даша, сгорбившись и не сказав больше ни слова, пошла прочь. Последняя надежда её развеялась. Не удержать Ваське подле неё Фому! Да ему и не нужен отец. Чужой. Подменённый…

Памфильев ждал Дашу у околицы. Против него сидел на корточках приземистый паренёк, работный с канала. С явным смущением он слушал слова атамана.

— Так, сказываешь, знавал Черемного? — спросил он, на всякий случай озираясь по сторонам.

Фома кивнул головой и вдруг улыбнулся:

— Об заклад биться готов, что ты родич близкий тому упокойнику-атаману, стрельцу беглому Черемному!

Парень вскочил, готовый пуститься наутёк. Но ласковый взгляд Фомы удержал его на месте.

— Да, родич! — против воли вырвалось признание. — Отцом моим он был, царство ему небесное.

— Отцом?.. Так ты… Постой! Как же так? Неужто ты и есть Кузька тот самый?

Фома привлёк к себе Кузьму и крепко обнял его. «Эк, ведь привёл Господь брата сродного встретить!» — чуть не выболтал он вслух и сказал:

— Вот оно дело какое… Знавал я твоего отца-то, знавал! Как же…

13. ПОКЛОН ОТ ФОМЫ-АТАМАНА

Простоволосой, хмельной, распутной вдовицей шлялась осень по улицам и несусветным дорогам российским. Рытье канала Тверца — Цна подходило к концу. День и ночь, теряя последние силы, стучали кайлами, мотыгами и топорами работные люди.

А надсмотрщики неистовствовали:

— Не одолеть царёва дела, ежели подлые людишки не перестанут измываться над нами, — жаловались они. — Ведано ли?.. Что ни день, то новые нетчики. Мор пошёл на них. Хоть вой.

Пришлось заковать людей в цепи, учинить по всем дорогам рогатки. Из Твери и Новгорода на помощь крестьянам пригнали колодников.

— Канал? — в один голос взревели их коноводы. — Да пропади он пропадом! Пускай нам ноздри ране приделают вырванные, тогда мы и канал будем рыть.

За бунтарские слова их тут же жестоко выпороли. Но и это не заставило их молчать.

— Мы привычны, — хладнокровно говорили они. — Мы и дыбу видывали, и с самим князем-кесарем дружбу вели.

Крестьяне с благоговением слушали. А безобразовцы каждый раз вспоминали почему-то Фому.

— Ишь ведь! И про пищу вобче, и про казну едину колодники говорят… Ну как есть глаголы странничка Божьего!

Как умудрялись люди уходить в нети, никто не понимал. Крутом рогатки. У леса — конные, на дорогах — костры. Где тут бежать! И всё же работные разбегались. Не могли удержать их ни цепи, ни зоркие служилые очи. Чтобы окончить работу в срок, пришлось взяться за женщин.

Не позабыли и Безобразовку.

Покуражившись ночку в «хороминах», офицеры забрали всех девушек, заковали их в наручники и за крепким караулом угнали на канал.

В тот же день, поздно вечером, беглый безобразовец Кузьма Черемной, прозванный Кисетом, встретился на условленном месте с Фомой.

— Не починать ли? — задал Кузька обычный свой вопрос. Как всегда, атаман посоветовал не спешить.

— Вы так поведите, чтобы девки из послушания вышли. Знаю, — вздохнул он, — за сие сечь будут. Зато к лучшему обернётся. Озвереют бабы, тогда и почнём.

Однако атаман ошибся. Начать пришлось раньше, чем он рассчитывал.

Случилось так, что в Безобразовке остановилась большая сила торговых гостей. Люди были все именитые — таких Лука Лукич и Дыня дожидались месяцами.

— Как же быть? — схватился за голову целовальник. — Где девок найти?