Куда приводят грехи

Для каждого дня недели, кроме воскресенья, у моего подсознания заготовлен свой кошмар. Сюжет не меняется с шестнадцати лет. Именно в этом возрасте у меня начались повторяющиеся ночные приступы. Они не появились мгновенно. Все началось с воскресенья. Я запомнил, потому что утром мне нужно было ехать на важные спортивные соревнования. После неудачного казуса с девчонкой, когда нас застукала ее полоумная бабуля в летней пристройке, я попал домой почти под утро и сразу вырубился. Первые розоватые отблески рассвета уже заглядывали в спальню, когда я внезапно открыл глаза. Комната была в черном дыму, языки пламени пожирали обои, картины, ковры, подбираясь ближе… Все казалось настолько реальным, что я чувствовал запах гари, слышал треск, с которым огонь распространяется по спальне, обжигающий жар, горечь во рту и нестерпимую боль в тот момент, как пламя добралось до моего тела. Я не мог кричать, не мог пошевелиться… Я сгорал заживо, задыхался, широко раскрытыми глазами глядя в пылающий потолок. Агония была мучительной, невыносимой… Я рычал сквозь стиснутые зубы и продолжал гореть, запах горящей плоти и черная пелена перед глазами… А потом тьма, безмолвие, тишина….

Очнувшись от кошмара, я несколько минут непрерывно кричал, все еще ощущая невыносимую боль, судорожно вдыхая обожжёнными легкими едкий дым, к которому примешивался едва уловимый цветочный аромат.

Несколько лет спустя я научился сдерживаться и проглатывал рвущиеся из груди крики, научился отделять начинающийся приступ от реальности, но это никак не помогало бороться с ужасом и болью.

Первым, кого я видел после того, как я возвращался в действительность, был Артем. Его спальня находилась рядом. И даже когда я перестал кричать по ночам, он все равно приходил. Я не понимал, откуда он знает, что со мной происходит, но приходя в себя, каждый раз видел его рядом со своей кроватью. Иногда он просто смотрел, иногда держал за руку. И мне становилось легче. Мы никогда не говорили об этом. Наверное, я стыдился того, что брат был свидетелем моей слабости, или просто избегал любых разговоров о том, чего не мог объяснить и понять. К тому времени, как погибли родители, к первому кошмару добавились еще пять, оставив мне лишь одну ночь на полноценный сон без страха и смертей. В тот момент, когда я почувствовал, что не справляюсь с захватывающим меня безумием, измученный бессонницей, я бросил все, включая брата и пошел служить в армию. Я думал, что распорядок, постоянный стресс и физическая нагрузка помогут мне, но чуда не свершилось. Пять лет в аду, сделали меня жёстче, закаленнее, злее, они научили меня принимать страх и боль хладнокровно, не пуская их разрушительные ростки в душу. Научившись стрелять в противника, не испытывая при этом ни капли сострадания, я обрел своеобразное лекарство от кошмаров – бесчувственность. Смерть перестала быть катализатором страха. Она превратилась в обыденность. Именно так я привык к своим приступам и смирился с ними, как с чем-то неприятным, но неизбежным… Пока кошмарные видения не воплотились в реальность.

Смерть перестала быть безликой, и я снова начал чувствовать. Оказалось, что умирать во снах гораздо легче, чем наяву терять близких и друзей… даже если они предали, даже если никогда не были моими друзьями. За чертой смерти все их грехи и преступления перестали иметь значение, оставив только лучшие воспоминания. Чудовищнее всего и болезненнее, оказалось потерять брата, осознавая, что большая часть ответственности и вины лежит на мне. Еще утром мы, казалось, наконец-то нашли общий язык, стали единым фронтом, а спустя несколько часов я навсегда его потерял.

Лицо Артема, скуластое, всегда немного хмурое и задумчивое постоянно мелькало у меня перед глазами, даже когда я смотрел на задремавшую Веронику. Меня пытались выгнать на ночь из палаты, но я настоял, точнее, заплатил и остался. Я боялся оставить Веронику даже на минуту, а еще больше боялся уснуть и увидеть очередной кошмар, который бы означал, что ничего не закончилось, и завтра утром кто-то седьмой получит монету. Звучит абсурдно, учитывая, что именно себя я видел на записях видеокамер, на которых отчетливо запечатлено, как я кладу конверт в почтовый ящик. Значит, я должен знать, кто будет следующим…. Но я не знал, не имел ни малейшего понятия. Мне страшно, что это Ника. Что я мог приговорить и ее тоже. Так откуда тогда, чёрт возьми, эта одержимая потребность находиться рядом и защищать ее?

Погрязнув в своих тяжелых размышлениях, я сам не заметил, как уснул прямо на стуле, нагнувшись вперёд и положив голову на кровать Вероники.

По субботам я лечу в пропасть и разбиваюсь.

Но на этот раз все иначе. Сюжет впервые изменился. Никакой скованности и оцепенения, просто сон, в котором я всего лишь безучастный зритель.