В Лондон смогли вылететь через три недели. Работали плотно каждый день из тех шести дней, за которые Сергей хотел уложиться с контрактом. Дюк оказался въедливым партнёром, и, вроде бы уже согласованный контракт, подвергся-таки некоторым изменениям.
Ребята же напрямую работали с соответствующими службами фирмы Фёрста. Одной Ирине делать было нечего, и они с Элен целыми днями болтались по Лондону, даже съездили в Ботанический сад Кью, находящийся практически за чертой города, хотя метро добралось и туда. Обе совершенствовали себя в языках: Элен в русском, а Ирина – в английском. Смеялись над собой – без удержу, и очень сдружились. По вечерам старались показать ребятам хотя бы то в Лондоне, что работает допоздна: всех впечатлила поездка на огромном колесе обозрения «Лондонский глаз», а на мюзиклах «Призрак оперы» и «Грязные танцы» все ребята, кроме Сергея Владимировича, бессовестно задрыхли (он единственный, видимо в силу возраста, не шатался по местным ночным пабам).
И в Национальную картинную галерею, которая только по пятницам работает до 21.00, с Ириной пошёл только он. После галереи решили посидеть в ресторане своего отеля. Ресторан располагался на крыше и оттуда с любого столика открывался потрясающий вид на город в любое время суток, не хуже, чем с «Лондонского глаза», поскольку и стены и крыша ресторана были стеклянными.
Вся обстановка располагала к романтике и Сергей, наконец, решился спросить:
– Ну, что Заварзина-Решетникова-Петрова, ты так меня до сих пор и не узнала?
Ирина удивилась:
– А должна была?
– А мы ведь с тобой с одного курса Бауманки.
– Погодите, – наморщила лоб Ирина, – Кольцов, Кольцов… В группе и на потоке у нас точно с такой фамилией никого не было. Был только комсорг курса – Кольцов… Сергей. Постой, так это ты???
– Ну, наконец-то, – рассмеялся тот, – наверное, если бы напрямую не спросил, никогда бы не узнала. Или вообще не помнила. Ты тогда только на своего Володьку смотрела. Что ж с ним, не срослось? Замуж-то, как я понимаю, за него всё-таки сходила.
– Володя умер через полтора года, после того, как мы с ним расписались, и уехали по месту его службы.
– Прости, не знал, – огорчённо сказал Сергей, и накрыл ладонь Ирины своей в знак поддержки. Ирина ладонь не отняла.
…Как раз в этот момент в ресторан ввалилась остальная компания, решившая тоже отметить окончание удачной командировки в Лондон в красивом месте. Олег рванулся к ним со словами: «Ребята, а вон же СВ и Ира…», но вовремя был оставлен Сашкой, а Игорь задумчиво сказал: «Пойдёмте, найдём себе другой ресторан. Не будем им мешать»…
– Я не понял, как вы вообще оказались в той тмутаракани?
– Володя всегда мечтал об армии, а мама его не пускала, чувствовало, что ли, материнское сердце, что ничего хорошего армия её сыночку не принесёт? Я вот хоть и любила, казалось, больше жизни, ничего такого не чувствовала и до сих пор жива… В семье у Володи все были военные, и ни один не дожил до старости, все погибали – кто в войну, кто уже в мирное время. И он, чтобы не огорчать мать, пошёл в Бауманку, военная кафедра, возможность послужить хотя бы год… На пятом курсе мы поженились, а к защите диплома огорчать и оглядываться было уже не на кого – Тамара Ивановна умерла. И Володя пошёл служить, а я поехала за ним, естественно. Детей мы решили пока не заводить: сначала Володя должен определиться, где его место в жизни, а потом уже будем строить семейное гнездо. С работой для меня в посёлке было туго, и я, чтобы не маяться от безделья, пошла работать в вечернюю школу, где мои ученики оказались в большинстве своём старше меня. Сначала ничего не ладилось, но Володя как-то умудрился вычленить заводилу класса и с ним о чём-то поговорил. Больше меня не цепляли.
С Володей общались урывками: военная служба – это не работа с десяти до семи по звонку на гражданке. После одних из учений Володя вернулся сильно простуженный. Рассказывал, что так мёрзли в палатках, что однажды проснулся и не смог оторвать голову от дна палатки – волосы примёрзли. К врачу допилила его пойти не сразу – всё было некогда. Согласился, видимо, уже тогда, когда совсем поплохело. Увезли Володю в госпиталь в Горький и там, через неделю, он умер от воспаления лёгких. А я вернулась в Москву к своим родителям.
Они очень за меня переживали, и мама начала знакомить меня со всеми сыновьями своих подруг. Но познакомилась я со своим будущим мужем сама, в поликлинике, правда, затащила меня туда всё-таки мама. Врач-кардиолог Пётр Павлович Петров очень внимательно ко мне отнёсся, я покорно пила выписанные им таблетки, но на мою кардиограмму это сильно не влияло. И однажды от меня спросил: «Деточка, ты что, жить не хочешь?» А я ему честно ответила: «Не хочу». И тут меня прорвало: и я ему, совсем постороннему человеку, со слезами, с соплями, рассказала свою недолгую историю любви так, как не рассказывала даже маме. И мне стало легче.