Куда уходят умершие

– Точно… – Выдохнула она с грустью, какая бывает у студентов, когда в руки попадает долгожданный диплом в обмен на пять долгих лет обучения. – Он научил меня многому, считайте, всему и с самого начала. До встречи с ним я была лишь неоформленным сборищем материи, а по итогу превратилась в настоящую куклу. Он меня собрал, как мастер собирает игрушки, не внешне, но внутренне. Он был для меня хозяином, создателем, он превратил меня в объект потерянной любви, не такой идеальный, но все же… Я копия. Копия другой женщины, ушедшей, и поэтому я кукла. Он с самого начала видел во мне другую, свою идеальную, и без стеснений и разрешений выбил из меня мою собственную индивидуальность скромной официантки, о которой я уже позабыла. Да и что его проклинать, я сама ведь виновата: упорно отталкивала мысль о том, что его слова любви – лишь способ овладеть мною, что они лишь то, что прихотливо хотелось слышать мне, чтобы я никуда от него не сбежала.

– Вы так спокойны, пусты почти что…

– А вы ожидали потока слез? Куклы, вообще-то, не плачут.

– Тогда почему бы вам хотя бы на минутку не побыть единственной плачущей куклой? Раз уж решили играть роль, то отыгрывайте ее сполна.

Тонкая улыбка отчаяния. Виктору вдруг сделалось не по себе от того, что мысли этой несчастной оставались неразгаданными. Что она задумала? Кто для нее люди? Не куклы ли, которым ради любопытства не жалко оторвать глаза-пуговки и тряпичные руки? Все ее разговоры сводились к одному: в чем смысл дальнейшей жизни без кукловода? Ведь без него жизнь обратилась в ненужную рухлядь.

– Извините, я несу какую-то чушь…

Женщина пропустила все мимо ушей:

– Вы поддерживаете меня? Не гоните? Не считаете дурой, сумасшедшей?

– Такая интонация голоса… Требующая доверия. Куда же я теперь денусь после вашего пения? Вы меня очаровываете, как русалка моряков, – реакции никакой, видно, в ней не осталось места для счастья. Чтобы убежать от круглых печальных глаз, Виктор взялся за успокаивающую серьезность. – Все мы люди, живые существа, и, раз наделены способностью чувствовать, то почему же должны стесняться говорить о переживаниях, какими бы глупыми они не казались, тем более, тем, кто готов слушать и отвечать?

– Значит, я вам доверилась не зря. Радует, очень. Честно. А на цепочке кольцо – это чтобы вы перестали гадать.

– Обручальное? – Она едва заметно утвердительно кивнула. – И зачем же вы повесили его на шею? Не лучше ли спрятать в коробку памяти или…

– Я ношу его везде с собой, чтобы не забывать о своей принадлежности к создателю.

– Я поставлю кофе?

– Сделайте еще один глоток.

Он послушался в очередной раз, затем наклонился – одежда зашуршала так, словно только ее шепот во всем мире имел право на существование, – поставил наполовину наполненную чашку на стол. Рядом с подносом аккуратной стопкой томились фотографии – сколько же скрупулезности было потрачено Виктором, чтобы сложить их идеально ровной стопкой пока Дарья крутилась на кухне среди своих кукольных обязанностей. А к чему эти фотографии вообще? Ради доказательств, чтобы в ее сумасшествие поверили? Разве в них крылись причины, следствия, важности? История держится в людях, и, пока те способны помнить, они и будут являться динамическими живыми фотографиями.

– Почему? – Корректно поставить вопрос он не мог. Мычал. – Как догадались, что вы… – Жалкое слово почему-то никак не слетало с языка. – Кукла?

– Не выдержал. Однажды ночью проснулся и беспричинно заплакал, как бы это по-детски не звучало… И я проснулась, тогда он все и рассказал: куда пропадает и почему потом подолгу молчит, какой была она и насколько я внешне схожа с ней. Он рассказал о том, что не может до сих пор смириться с потерей, что я стала ее отражением… И когда он описывал ее, я находила в словах точную копию самой себя же, словно рассказывали обо мне, а не другой. Конечно же, это был ночной бред, но… Удивительно, что бредни, в которые страшнее всего верить, оказались правдой.

– И с того момента вы прозвали себя куклой?

– Когда он повесился, а до того поверить не могла, лишь глупо ревновала. А поверила, потому что сама теперь жить не хочу: кто я без него? Без создателя? Бесполезная, как брошенная на чердаке кукла. Все, что мне осталось, это дождаться крыс, которые заживо сгрызут меня гнилыми зубами

– Так вы причастны к самоубийству?

Дарья ощетинилась львицей. Тут же вскочила – задетая рукавом маленькая чашка слетела со столика на пол. Разбилась. Без единого звука. Во всяком случае, никто на нее не обратил внимание.

– Так вы за этим искали меня? Думаете, это я виновата?! Думаете, его смерть на моей совести? Он сам! Сам! А вам лишь бы обвинить ни в чем не повинную и получить с того выгоду…

Внезапно силы иссякли – Дарья опустила налившиеся тяжестью руки по швам, и лицо, мгновение назад еще живущее, тут же осунулось и постарело, потеряло энергию и инициативу. Порыв истерики Виктор внимал с хладнокровным спокойствием и легкой ухмылкой – не она ли остановила женщину?

– Не кричите. Я и представить не мог, что вы так остро среагируете. Лучше сядьте на место.