Куда уходит кумуткан

— Нужно дать ему имя! — торжественно заявила Аюна.

— Дедушка не согласится, — Максим качнул головой. — Потом всё равно даст другое.

— Ну и что? Настоящим останется первое имя, и только мы будем его знать. Если понадобится, призовём дух нерпёнка себе в помощь.

— Ну давай, — согласился Максим.

— А это мальчик или девочка?

— Не знаю…

— Надо посмотреть, — оживился Саша.

Обошёл ящик и склонился над задними ластами нерпёнка. Тот, выгнув спину рогаликом и взглянув на Сашу вверх ногами, опять с боевым хрюком дёрнул мордочкой. Развернулся и попятился обратно. Саша так и бегал вокруг ящика, в надежде посмотреть нерпёнку под задние ласты, чем рассмешил Аюну.

— Зря стараешься, — остановил его Максим. — Дедушка говорил, что мальчика от девочки можно только по пузу отличить. Там у них дырочки надо считать.

— Какие ещё дырочки? — удивилась Аюна.

— А такие. Только я не помню, сколько их там должно быть.

— А как же это… — смутился Саша. — Ну то, что снизу должно быть.

— Этого у них не видно.

— Это как?

— А вот так. Мальчики-нерпы втягивают всё, что снизу. Как черепаха — голову. А когда надо, вытягивают.

— Чудненько… — Саша больше не беспокоил кумуткана. — Удобно так что ли?

— Не знаю, не пробовал.

Аюна прыснула, глядя то на Максима, то на Сашу.

— Ты хоть понимаешь, о чём мы? — важно спросил Саша.

— Да уж побольше вашего понимаю, — не менее важно ответила Аюна.

После долгих споров ребята решили назвать первого кумуткана Дымкой — по её светло-серебристой шёрстке и по тому, что её поймали в день, когда Байкал укутался в такую же светло-серебристую шаль.

Аккуратно защёлкнули замок на крышке и пошли ко второму нерпёнку.

В его ящике шерсти было ещё больше. Мех у кумуткана «II» был пятнистый, свалявшийся и словно перемазанный жиром.

— Этот не такой красивый, — промолвила Аюна.

Хотела сказать что-то ещё, но осекалась. Увидела, что нерпёнок плачет.

Между сжатыми веками просматривались налитые кровью, тяжёлые глаза. Слёзы струились из уголков, омывали мордочку, задерживались у основания тоненьких усов.

Едва солнечный свет покрыл кумуткана, он сразу оживился. Стал неуклюже ворочаться с бока на бок. Затем развернулся и заторопился к другому концу ящика — к Саше, чем порядком напугал его.

— Ты чего это? — прошептал Саша.

Нерпёнок замер возле него. Прикрыл глаза и начал дрожать — глубокая частая дрожь сотрясла всё тело.

— Бедняжка, — протянул Максим.

— Дядя Женя! Дядя Женя! — Аюна побежала к уазику.

Она взволнованно объяснила Евгению Константиновичу, что со вторым нерпёнком Виктора Степановича что-то случилось.

— Он плачет и весь трясётся! Нужно что-то сделать!

Дядя Женя нехотя последовал за Аюной. Николай Николаевич, тем временем, отправился собирать палатку.

— Ну и чего вы всполошились? — спросил Евгений Константинович.

Сегодня его белое лицо, красиво сочетавшее европейские и монгольские черты, было каким-то мятым, неопрятным. Аюне даже показалось, что ночью его разобрали на части, а теперь собрали, но как-то неловко, чуть сдвинув уши, опустив нос, расширив глаза. Наконец, поняла, что вчера дядя Женя чаще улыбался. Именно улыбка делала его лицо приятным.

Он склонился над нерпёнком. Быстро и уверенно ощупал его, словно это был не кумуткан, а шуба или мешок с перчатками. Вытерев руки о снег, улыбнулся — вчерашней радостной улыбкой. Он был рад, что этот нерпёнок достался не ему, а Виктору Степановичу.

— Это не слёзы, это фототаксис, — объяснил дядя Женя.

Ребята молча слушали. Так и не дождавшись вопросов, Евгений Константинович продолжил сам:

— В общем, не придумывайте. Он не плачет. У нерпят чувствительные глаза. Реагируют на свет. Это и есть фототаксис. Природа позаботилась. Нерпёнок проскребает из логовища тоннели и так может выбраться наружу. А там опасно — во́роны летают.

— Они что, на нерп охотятся? — удивился Максим.

— Ну, только на маленьких. Раньше и медведь до бельков добирался, и волк. Это если логовище рядом с берегом было. Тебе что, и этого дедушка не рассказывал? Странно. Директор нерпинария всё-таки. А может и сам забыл, он ведь теперь больше представлениями занимается, туристов развлекает. Да… Ну, может, оно и к лучшему.

Максим нахмурился. «Никакой ты не дядя Женя, а самый обыкновенный Евгений Константинович», — подумал он. Виктор Степанович, конечно, был странным, и Максим хотел разоблачить его опыты в сарае, но слушать, как над ним посмеивается кто-то чужой, было неприятно. Всё-таки это был его дедушка.

— Так вот. Если белёк подбирается к поверхности, наст истончается и пропускает больше света. У нерпёнка начинают болеть глаза, и он уходит вглубь. Интересно, правда? Фототаксис — это как предохранитель, не позволяет щенку выбраться наружу. Ваш нерпёнок, прежде чем попался в сети, успел где-то на открытом месте поваляться, вот глаза у него и воспалились. Думаешь, он к тебе так прижался, потому что просит о помощи? — Евгений Константинович посмотрел на Сашу. — Не выдумывай. Всё проще. Он прячется в твоей тени. Ящик открыли и сами его под солнце пустили.

Услышав это, Максим и Саша поторопились вернуть на место крышку, защёлкнули замок.