Кудесник в городе богов

Немил обеспокоенно завертел головой. Как же так? Колдовство посреди свадьбы! Разве оно не под запретом? Однако собравшиеся не обращали внимания на этот поступок, который у вятичей вызвал бы бурю негодования.

Тем временем серебряная чара оказалась в руках Додолы. Богиня Радужного моста неловко оправила одеяние из тонкого небесного шелка, пошептала над питьем неизвестное заклинание, а затем булькнула в него содержимое прозрачной склянки, которую держала перед собой, даже не думая прятать. Темно-синяя, почти черная жидкость показалась Немилу наиподозрительнейшей, однако владыка Род и царица Мокошь даже не думали беспокоиться, и слуга проглотил тревожное предостережение, уже готовое сорваться с его языка.

Чара меж тем попала к ослепительно дивной Ладе, которая весело щебетала с соседями и вела себя крайне непринужденно. Немил не смог отвести взгляда от сияющих синих глаз, белой кожи без единой морщинки и совершенных линий, подчеркивающих благородство лица, обрамленного волной пышных волос, едва убранных под драгоценный кокошник. Заглядевшись, он едва не пропустил миг, когда богиня любви выплеснула в чару содержимое пузырька, припрятанного в широком рукаве, и шепнула пару словечек.

Раскрыв рот, Немил наблюдал, как чара проходит через руки Дажбога, Хорса, Ярилы, Мокоши, Денницы, Живы, и каждый из них что-то шепчет, трет о серебро рукавом или что-то желает вслух.

Не утерпев, Немил выбежал на середину палаты, суматошно взмахнул длинными рукавами и выпалил:

– Эй, что вы там делаете? А ну, перестаньте! Так нельзя!

Сонм богов ответил ему дружным хохотом. Поняв, что опять выставил себя на посмешище, Немил с досадой махнул на всех рукавом, вернулся к столику новобрачных, и, перегнувшись через белую скатерть, горячо зашептал:

– Господине, не пей этой отравы! Ты же видишь – они что-то в вино подливают.

Перун лучезарно улыбнулся слуге и от души рассмеялся:

– Не беспокойся зазря, человечек. Я уже сто веков сижу за одним столом со своими любезными братьями и сестрами. Если бы кто-то из них хотел причинить мне вред – то сделал бы это тысячу лет назад.

– Но ведь они нашептывают заговоры! Это же колдовство!

– Это полезное колдовство. Они желают мне счастья и готовят подарки.

Немил прикусил губу и отпрянул. Его возбуждение и тревога забавляли пирующих. Род обвел палату царственным движением руки и громко вымолвил:

– Житель дола, ты в нашем краю новичок. Привыкнуть к обычаям и порядкам богов ты еще не успел. Беспокойство твое объяснимо – ведь на земле все только и думают, как бы сглазить или попортить соседа. Но у нас так не принято. Мы не причиняем друг другу вреда.

Дружный хохот пробежал по столам, за которыми расположились богини и боги, добрался до дальней стены зала, у которой сидели многочисленные служанки, и загремел у самого входа, где рядами устроились навьи и гриди из дружины Перуна. Захмелевший Ярило поднял тяжелую чару, протянул ее Немилу и велел:

– Передай своему господину. Да смотри, не пролей, иначе всю свадьбу испортишь!

Слова его утонули в хохоте навьев, отражающемся от каменных стен. Немил бережно принял чару, и осторожно, стараясь не расплескать, понес ее к столику новобрачных.

Сосуд оказался тяжелее, чем он мог себе вообразить. Он наполнился до самых краев, и нужно было заботиться о том, чтобы ни одна капля не попала на пол. Немил ощутил свою неловкость: он двигался неуклюже, переваливаясь с ноги на ногу – не то, что боги, которые парят над землей, словно легкие облачка. К тому же, сухая рука лишь делала вид, что держится за одну из узорных ручек. Разговоры утихли, все взгляды обратились на человека, что еще больше смутило его. От напряжения Немил упрел. Очередной шаг получился неловким, он споткнулся, плюхнулся на колено, наклонил чару и перелил вино через край.

По рядам пирующих пробежал неодобрительный шепоток: богини и боги переглядывались и судачили, что расплескать вино из заздравной чары – плохая примета. Торопясь загладить неловкость, он поставил сосуд на скатерть, расстеленную перед новобрачными.

Кострома ласково улыбнулась ему и пододвинула чару мужу. Перун лихо схватился за ручки, сделанные в виде морских коньков, рванул чару к себе и одним духом опустошил ее наполовину.

Зал умолк, глядя, как вино стекает багряными струйками по его пышным усам и окладистой русой бородке. Одна капелька упала на ковер и зашипела, как будто прожигая ворсистую ткань.

Перун оторвался от чары и обвел зал мутным, ничего не замечающим взглядом. «Неужели наклюкался?» – подумал Немил, прячась за спинку кресла.

Пальцы Перуна ослабели, ладони разжались, чара выскользнула из его рук, ударилась о стол, опрокинулась и с грохотом свалилась на пол, разливая остатки питья. Князь пошатнулся и оперся о плечо супруги. Кострома взглянула на него с удивлением, но не успела она поддержать мужа, как у Перуна подкосились колени и он с шумом рухнул на ковер, неловко раскинув руки. Лазурное корзно слетело с его плеча и плавно прикрыло лужицу пролитого вина.

Немил кинулся к распростертому богу, упал на колени и прижал ухо к груди, скрытой под тонкой рубахой.