Kudos

– Вчера вечером, – сказала Фелиция, – к нам в гости приходила моя подруга, которую Алессандра никогда раньше не видела. Мы говорили о моей работе, и Алессандра вдруг прервала нас. Мама постоянно говорит о своей работе, сказала она моей подруге, но на самом деле это не работа – то, что она называет работой, другие люди назвали бы хобби. Вы не согласны, что это немного смешно, сказала Алессандра этой подруге, называть это работой, когда она всего лишь сидит и читает книгу? И эта подруга сказала, что нет, она не согласна, и что перевод – это не только работа, но и искусство. Алессандра посмотрела на нее и потом сказала мне: мама, что эта женщина делает в нашей квартире? Она не очень хорошо одета, сказала Алессандра; она даже выглядит как ведьма. Моя подруга попыталась рассмеяться, но я видела, что она очень огорчена, что с ней так разговаривает пятилетняя девочка, и я не могла объяснить ей при Алессандре, что вот так Стефано наконец вершит свою месть, настраивая моего собственного ребенка против меня и заражая его своим высокомерием. Я помню, – сказала Фелиция, – что, когда мы со Стефано только расстались, однажды он забрал ее и не привез обратно. Он должен был провести с ней всего пару часов, но держал ее у себя десять дней и не отвечал на звонки и сообщения. В течение этих десяти дней я почти сошла с ума от горя: спала, наверное, не больше нескольких минут за раз и ходила по квартире, как животное в клетке, ожидая, пока ситуация разрешится. Только позже, – сказала она, – я поняла, что боль, через которую я прошла в эти дни, не была болью ответственности. Она была не последствием моей ссоры со Стефано, а результатом просчитанной жестокости по отношению как к ребенку, так и ко мне: украв Алессандру, он продемонстрировал мне свою силу и доказал свою власть – он может забрать ее и привезти обратно тогда, когда сам захочет. Если бы мы бились друг с другом физически, – сказала она, – он бы тоже выиграл, и, забирая ребенка по своему усмотрению, он давал мне понять, что даже если я полагаю, что у меня есть власть – пусть только старая власть матери, – то это совершенно не так. Более того, расставшись с ним, я не обрела свободу: на самом деле я утратила все права, которые он мне всего лишь предоставил, и стала его рабыней. В одной из ваших книг есть отрывок, – сказала она мне, – где вы описываете переживание чего-то подобного, и я переводила его очень внимательно и с большой осторожностью, будто это что-то хрупкое, что я могу случайно сломать или убить, потому что такого рода опыт не совсем принадлежит реальности, и свидетельство о нем – по сути, лишь слова одного человека против слов другого. Важно было правильно понять все слова, – сказала она, – и впоследствии я чувствовала, что, хотя вы узаконили эту полуреальность, написав о ней, я узаконила ее еще раз, сумев перевести ее на другой язык и гарантируя ее выживание.

– Мы продолжаем жить, – сказала Паола, наклоняя свой пустой бокал, чтобы посмотреть внутрь. – Наши тела переживают то, как они используют их, и именно это и раздражает их больше всего. Эти тела продолжают существовать, стареть, становиться всё более некрасивыми и говорить им правду, которую они не хотят слышать. Буканьер всё еще преследует меня после стольких лет, – сказала она, – и следит за тем, чтобы, когда я в очередной раз покажу признаки жизни, тут же уничтожить их во мне. У меня голова кружится от вина, – добавила она с кривой, озорной улыбкой, – так же, как когда раньше он таскал меня за волосы, разве что сейчас мне не больно. Это же месть, да? Мне было так больно, когда он тянул меня за волосы, – сказала она, – так что хорошо говорить о таких вещах, когда голова кружится от вина, и с изображением отсеченной мужской головы на блюде перед глазами. Чего я не понимаю, – сказала она мне, – так это почему вы снова вышли замуж, когда уже знали то, что знали. Вы подписали договор, – сказала она, – и теперь на вас распространяются все законы.

Я надеюсь взять верх над этими законами, сказала я, живя в их рамках. Мой старший сын однажды сделал копию этой картины на стене, сказала я, но опустил все детали и просто набросал формы и пространственные отношения между ними. Интересно, сказала я, что без этих деталей и истории, которой они связаны, картина стала исследованием не убийства, а сложности любви.

Паола медленно покачала головой.

– Невозможно, – сказала она. – Эти законы существуют для мужчин и, может быть, для детей. Но для женщины это просто иллюзия, как песочный замок на пляже, который, в конце концов, только временное здание, которое ребенок строит до тех пор, пока не станет мужчиной. Для закона женщина – это тоже нечто временное, существующее между постоянством земли и жестокостью моря. Лучше быть невидимой, – сказала она. – Лучше жить за пределами закона. Быть – как это сказать по-английски?

– Вне закона? – сказала Фелиция, ухмыляясь в тени.

– Вне закона, – удовлетворенно сказала Паола. Она подняла свой пустой бокал и со звоном чокнулась с бокалом Фелиции. – Я выбираю жизнь вне закона.