Кукареку. Мистические рассказы

А у нас в городе стояли войска, полковника звали Семятицкий. Был он из выкрестов, кажется. Рыжебородый такой, и все шутками сыпал. От его шуток люди с ног падали. Семятицкий узнал, что творится в доме у Тодье, взял солдат и велел обшукать все до щелочки. Во всякую нечисть – бесов, чертей, лапитутов – не верил, называл это «забобонами». Приказал жильцам выйти на улицу, расставил вокруг казаков с нагайками – чтобы, значит, никто и приблизиться не мог. И тут вдруг оно как замолотит! Стены – вот так, ходуном!

Я рядом там не стояла, но мне рассказывали, что Семятицкий расспрашивал «гостя», чего ему надо, и тот, дескать, на все вопросы ему отвечал: один удар – «да», два удара – «нет»…

Враги есть у каждого, но когда человек живет «от кахала»… Сразу же нашлись умники: реб Тодье больше не может быть шойхетом, нужно его отстранить от дела, от, видите ли, «священнодействия». Кое-кто давно уже, оказывается, замечал, что он пользуется «трефным», в каких-то там пятнах, ножом. На жену реб Тодье это так все подействовало, что она вскорости померла.

Рикл была невысокая, худенькая, рыжая, в конопушках.

Помогала отцу: тот режет птицу, а она ощипывает, ну и все остальное, я не очень-то разбираюсь. Одно время поговаривали, что, мол, это она стучит в стены. Но каким образом? Для чего? А когда она иногда оставалась спать у родственников, стуки вроде бы прекращались. Ну и всякое такое, мало ли что кому взбрести может. Но как-то ночью так у них ухнуло, что стекла повылетали в трех сразу окнах. Дотоле «он» окон не бил. Это было, правда, в последний раз, на том все и кончилось.

Реб Тодье остался без заработка и сделался дардэке-меламедом, стал учить самых маленьких. Он проел, я так понимаю, приданое дочери, и ей пришлось стать невестой какого-то ешиботника, из города Крашник, хромого к тому же. Тот был из хасидов, и после свадьбы почти сразу вернулся обратно, к своему учителю. Первое время он еще у жены появлялся на Пэйсэх и Йомим-нэроим, а потом и вовсе пропал. Рикл стала агуной – а опять выйти замуж, пока с первым не выяснилось, не позволяется. Отец ее к этому времени умер и оставил ей старый разваленный дом. Что делать агуне? Ходила по семьям, учила молиться девочек, брала на дом шитье, штопала. Она много читала, ей нравились сказки и всякая небывальщина. В канун Пэйсэха она становилась чем-то вроде шалотн-шамэс[127] у женщин и разносила харойсэс[128]. Ее брали в сиделки к одиноким старухам, к больным. Она научилась отворять кровь, ставить банки. Голову, как и Цейтл, не брила, надевала платок. Любила придумывать всяческие истории, бывают такие мастерицы на небылицы.

Старые девы, чтоб вы знали, сплошь полоумные. А если у женщины уже был муж и она остается одна – это еще хуже на голову действует, все равно как обухом! Может быть, Рикл и попробовала бы разыскать своего муженька, но ведь по белу свету сама не отправишься, а нанять кого – реб Тодье не оставил ей ни гроша.

Но все же, почему этот муж бросил ее? Кто может знать? А потом, есть такие мужчины – женится, и все ему сразу приестся. Ну и уходит куда глаза глядят, и никто никогда не узнает, где кости его гниют.

2

Как и когда сошлись Цейтл и Рикл – мне неизвестно. Вроде бы реб Исруэл занемог, и Рикл пришла растирать его терпентином. И тот вроде бы глаз на нее положил. Я в это не верю. Он уже был нойтэ ломэс[129]. Он и в самом деле вскорости помер. И остались они, Цейтл и Рикл, две круглые сироты. Поначалу все думали, что Рикл у нее в прислугах. Да, но ведь раньше Цейтл слуг не держала – с чего вдруг теперь?

Пока реб Исруэл был жив, Цейтл почти не сватали. Было известно, что отец держит ее при себе. Есть такие отцы, даже у евреев. Чубук у него, к примеру, погаснет – а Цейтл бежит уже с угольком. Стряпала для него, ну и все что там надо. В микву он никогда не ходил почему-то, и злые языки распустили слух, что, мол, дочь сама его моет, в деревянной лохани. Я рядом там не стояла, но сомневаюсь. Мало ль что могут натрещать балабоки, для таких что ни грех, то находка. Реб Исруэл так, мол, отшил шадхенов, что те внукам своим заказали. Но теперь Цейтл осталась одна, и тут началось. Она им отказывает, а они снова порог с ранья обивать. Тогда начала по-хитрому: хорошо, – соглашается, – только не сегодня, когда-нибудь… после… может быть… Была у нее такая привычка: говорит, а сама поверх человека смотрит. Ну, потом к этим засватчикам Рикл выходить стала, дверь на цепочку откроет: а Цейтл нет дома! Или: Цейтл спит! Или: Цейтл читает!

Те побегали и перестали, сколько можно? Но в маленьком городке рот заткнуть свой не очень торопятся: судят, судачат, перемывают…