Кукареку. Мистические рассказы

Так или иначе, но я понял, что мой Партнер выбрал новую стратегию. И то сказать, последние несколько лет Он всерьез меня уже не воспринимал. Есть, знаете, такое понятие, как шахматный юмор. Я слышал, что Нимцович любил в старые времена подразнить противника. Да и великого Морфи многие считали таким шутником… Вот и я оценил. «Что ж, блестящий ход, – мысленно сказал я Ему, – просто шедевр!» И вдруг я сообразил, что знаю любовника моей гостьи! Мы встречались с ним, да, на лестнице. Огромный такой, великан с лицом наемного убийцы. Пикантный финал для Жака Коэна – пасть от рук Отелло-поляка!

При этой мысли я тихонечко рассмеялся и скорее почувствовал, чем услышал, как она тоже смеется. Я обнял ее и прижал к себе. Она не противилась. И вдруг чудо: я ощутил, что – мужчина.

Понимаете, я сейчас вспомнил, как давным-давно, в захолустном городке, был четверг, вечер, я стоял возле бойни и видел, как бык спаривается с коровой перед тем, как их вместе отправят на мясо к субботе. Не знаю и уже никогда не узнаю, почему она, моя то есть гостья, согласилась. Может, мстила любовнику. Жарко целовала меня и шептала всякие нежности… Потом послышались тяжелые шаги и кто-то грохнул кулаком в дверь. Мадам вмиг скатилась с кровати на пол и затаилась. Я уже было собрался прочесть отходную, но стало как-то не по себе перед Господом, да и зачем доставлять удовольствие насмешливому противнику? Нет-нет, и в мелодраме существуют границы жанра.

Хам на лестнице продолжал дубасить в дверь, и поразительно, что она выдержала. Потом он пустил в ход ноги. Дверь затрещала, но не поддалась. И вдруг все стихло. Отелло убрался.

Наутро я снес браслет гостьи в ломбард и на вырученные деньги купил ей платье, белье и туфли. С размерами я что-то недоучел, но ведь ей нужно было только дойти до такси – конечно, при условии, что любовник не караулит на лестнице. Все обошлось. Но что любопытно – бретер после той ночи пропал, ни на лестнице, ни еще где-нибудь я больше ни разу его не встречал.

На прощанье она поцеловала меня и просила еще пригласить, но я же не сумасшедший. Как в Талмуде сказано: «Не во всякий день случается чудо».

А вы знаете, Кафка, несмотря на свою молодость, был подвержен тем же страхам и тревогам, что мучат теперь меня, старика. Они донимали его и в сексе, и в творчестве. Он жаждал любви и бежал от нее. А написав фразу – тут же зачеркивал. Таким же точь-в-точь был и Отто Вейнингер – сумаспятивший гений. Я с ним в Вене встречался. Он сыпал афоризмами и парадоксами, одну из сентенций я никогда не забуду: «Клопов Бог не создавал». Чтобы понять смысл, надо знать Вену. А кстати, кто ж их, клопов, все же создал?

Гляньте – Бамберг явился! Вон, переваливается на своих коротеньких ножках. Не спится мертвяку в могилке! А что, недурная идейка – учредить клуб для трупов, мающихся бессонницей. Ну и чего он шатается по ночам? На кой ему все эти клубы, кабаре? Врачи махнули на него рукой еще тогда, в Берлине, но это не мешало ему трепаться с проститутками в «Романишес-кафе», ну, что при гостинице «Уолдорф-Астория», часов до четырех утра. Как-то Гранат, актер, объявил, что устраивает у себя вечеринку, настоящую оргию, и среди прочих позвал и Бамберга. При этом каждый должен был привести с собой даму – жену или подружку. Но ни той ни другой у Бамберга не было, и он заплатил проститутке за сопровождение и даже купил ей вечернее платье. Компания подобралась из интеллигенции – писатели, профессора, философы, ну и просто, по обыкновению, шаромыжники. И все, как оказалось, поступили, как Бамберг, – наняли себе бланкеток. Я тоже там был, с моей давней знакомой, актрисой из Праги. Вы Граната знаете? Мужлан. Коньяк хлещет, как содовую, может слопать в один присест омлет из десятка яиц. И только гости собрались, он все скинул с себя и пустился в пляс с потаскушками – в пику, значит, интеллектуалам. Ну, те поначалу точно к стульям прилипли и только глазами хлопали, а потом взялись рассуждать о проблемах секса: Шопенгауэр – то, Ницше – сё… Кто такого не видел, представить себе не может, сколь смешны могут быть эти гении. А тут еще Бамбергу дурно стало, позеленел весь, как юная травка, и покрылся испариной. «Жак, – сказал он мне, – я подыхаю. Ничего местечко нашел окочуриться?» Уж не знаю, что там у него прихватило, почки или желчный пузырь. Я почти вынес его на руках – и в больницу. К слову, не займете ли злотый?

– Два, берите.

– Ого! Вы ограбили Польский банк?

– Рассказ продал.

– Поздравляю. Ужинаем на пару, я угощаю…

2

Не успели мы приняться за ужин, подходит Бамберг к столу. Мелкорослый, на вид съеден чахоткой, сутулый, с кривыми ногами в лакированных туфлях и гетрах. На острой макушке рядком несколько седых волосков. Один глаз больше другого – красный, вытаращенный и, похоже, напуганный всем, на что смотрит. Ухватился за край стола костлявыми ручками и сообщает квохчущим голосом:

– Жак, я вчера дочитал «Замок» твоего приятеля, Кафки. Интересно, весьма интересно, но куда он все-таки клонит? Для грезы – слишком длинно, иносказания должны быть короткими.