«Кухня» НКВД

Любченко говорил также о том, что часть бывших командиров и курсантов школ червонных старшин вовлечена в военно-фашистскую организацию, что в нее же завербованы многие местные военкомы и что оружие для повстанцев он имеет в виду (на первый период) частью получить из Осоавиахима.

В связи с докладом Сталина на пленуме ЦК ВКП(б), в котором он призывал к повышению бдительности, Любченко заявил мне, что теперь нам придется еще больше конспирироваться и маскироваться.

В последнюю мою встречу с Любченко в июле 1937 года в Кремле, когда уже начался разгром заговорщиков всех мастей, он был крайне взволнован и высказал опасения о возможности вскрытия антисоветского подполья на Украине.

ВОПРОС: Какие же практические выводы сделал Любченко из факта начавшегося разгрома заговорщиков?

ОТВЕТ: Он дал мне задание не прекращать работу, так как на Украине, по его словам, пока еще никто не думает о прекращении борьбы с Советской властью. В эту же встречу Любченко прямо предложил мне убить Сталина.

Однако, его взволнованное поведение, желание не понижать моей активности и самый факт сделанного мне предложения убить Сталина – показали мне, что Любченко делал последние отчаянные попытки спасти наше предательское дело, почему в страхе перед неизбежным крахом пытался ускорить убийство Сталина.

ВОПРОС: Вы приняли предложение Любченко?

ОТВЕТ: Да. Я ему заявил, что к этому давно готов. Больше с Любченко до его самоубийства я не встречался. После самоубийства Любченко мне стало совершенно ясно, что все разгромлено или будет до конца разгромлено.

ВОПРОС: Что Вы можете еще добавить по поводу Вашей заговорщической деятельности?

ОТВЕТ: Я хотел только еще сказать о Булине. Один факт дает мне основание считать, что Булин знал о моем участии и роли в заговоре и что после самоубийства Гамарника он по преемственности возглавлял какую-то линию заговора.

В июле или августе 1937 года в Кремле, в присутствии членов Политбюро ЦК ВКП(б) происходило ответственное военное совещание, на котором очень много говорилось о вскрытых в Красной армии врагах народа и о мерах по дальнейшему выкорчевыванию их. При этом было названо немало фамилий таких лиц.

Во время перерыва, в коридоре, рядом со мной стоял Булин, который с улыбкой и подмигиванием, обращаясь ко мне, сказал: “Ну как?”

Я ответил: “Жуткое дело”.

Тогда Булин мне сказал: “Надо не теряться, а продолжать действовать”. Однако, как это нужно было понимать, я его не спросил.

Зная от Гамарника, что Булин также является заговорщиком и что он должен был знать от того же Гамарника обо мне, как об участнике заговора, я считаю, что в момент разгрома заговора он сказанным дал мне директиву продолжать заговорщическую деятельность. О другом же я и подумать не мог, ибо ни в каких официальных, служебных отношениях с Булиным в то время мы не находились.

Больше я с ним не встречался.

ВОПРОС: Расскажите, при каких обстоятельствах, кем Вы были завербованы для шпионской работы?

ОТВЕТ: Выше я уже показал о том, что в результате измены галицийской бригады я в 1920 году попал к полякам и, как комиссар бригады, был ими арестован.

На второй день меня вызвали в польский штаб, находившийся в Микулинцах, где со мной беседовал какой-то штабной офицер, как мне потом стало известно, из польской разведки. Ему я рассказал, что являюсь сыном жандарма, бывшим офицером царской армии и содействовал измене галицийской бригады, так сам я убежденный враг Советской власти.

Выслушав меня, офицер сказал, что мне придется вернуться в Красную армию и помимо антисоветской работы заняться шпионажем. Я, конечно, изъявил ему свое согласие.

ВОПРОС Почему “конечно”?

ОТВЕТ: Я говорю “конечно” в том смысле, что охотно пошел на вербовку, решив облегчить полякам их борьбу с советской властью. Ведь я же все равно был изменником.

ВОПРОС: Какие шпионские задания дал Вам офицер польской разведки?

ОТВЕТ: После этого разговора офицер отобрал от меня подписку о моем добровольном согласии на сотрудничество с польской разведкой и стал меня инструктировать. Он говорил, что по месту своей службы я должен всегда добиваться полного доверия к себе, все усилия направлять на свое повышение по службе, строго соблюдать конспирацию в работе и чтобы я сам не проявлял инициативы в установлении связи с разведкой, а что, когда надо будет, она свяжется со мной. Тут же мы совместно избрали мне псевдоним “Андреев-Тарапунский”, который в то же время должен был служить паролем для явок ко мне.

Далее офицер сказал, что на третий день после обеда, будет мне создана возможность “бежать” и что должен буду “бежать”, невзирая ни на что, даже если будет открыта стрельба. Он мне также указал следущий маршрут моего движения – Микулинцы – окраина Винницы (без захода в город) – Калиновка – Казатин – Киев.

На случай же задержек меня поляками в пути я должен был говорить, что возвращаюсь еще из австрийского плена к себе домой.

ВОПРОС: Следовательно, Ваш “побег” был инсценирован поляками?

ОТВЕТ: Да, это так.