Кухтеринские бриллианты. Шаманова гарь

— Дак я ж могу еще больше наговорить, — воодушевился Торчков. — С одноруким заготовителем, когда у меня деньги украли, мы ж на квартеру к этому врачу выпивать заезжали…

— Почему сразу об этом не рассказали?

— Дак врач же мне наказывал, чтоб я про знакомство с ним не трепался. Он же уже на этой неделе вечерком ко мне в Березовку заявлялся и строго-настрого приказал, чтоб я от знакомства с ним отрекался. Дескать, я — не я и кобыла не моя… — Торчков почесал затылок. — Если вот таким макаром перед следователем выступлю, не упекет он меня в кутузку?…

— За правду, Иван Васильевич, никуда не упекают, — сказал Антон и заторопился перед отъездом из Березовки забежать домой.

Когда он через полчаса выходил из дома, к кладбищу проехала одна из оперативных машин. Прокурор принял решение эксгумировать останки Гайдамакова.

25. Наследство и наследники

Почти трое суток после задержания Глухова и Калаганова для Антона пролетели одним днем. Уточнения и наведение самых непредвиденных справок беспощадно глотали время. Хотя следствием уже вплотную занялась прокуратура, работы хватало и Антону, и Славе Голубеву. Слишком необычным было это давнее преступление.

Особенно удивило Антона содержимое крохинского тайника, выкраденное Калагановым в ту ночь, когда покончила с собой Мария Степановна. В заготовительской подводе обнаружили несколько мешков с макулатурой. Когда развязали один из них, удивились не только присутствующие при этом понятые, но и сами работники милиции: мешок втугую был забит облигациями Государственных займов СССР послевоенной поры. Было этих облигаций ровно на миллион рублей. В этом же мешке лежали два тома, переплетенные в толстые картонные корки, старого уголовного дела «Об исчезновении бриллиантов купца Кухтерина в феврале 1917 года».

— Вот они, старые бумаги из тайника… — задумчиво разглядывая тюки облигаций, проговорил Антон.

Слава Голубев, сосредоточенно листая один из томов уголовного дела, неожиданно воскликнул:

— Ты гляди, что здесь пишут!.. Крепко нагрели купчишку!.. Исчезло полторы тысячи рублей золотом, столько же серебром да бриллиантовых драгоценностей на одну тысячу двести пятьдесят каратов, — Слава повернулся к Антону. — Давай прикинем… Стоимость одного карата на современные деньги, грубо будем считать, около тысячи рублей… Выходит, в глиняной кринке, что отрыли из могилы Гайдамакова, побрякушек на миллион двести пятьдесят тысяч рубликов. Ничего себе, криночка!.. Если бы заготовитель Калаганов знал, какой кусочек вырвали у него из пасти, он бы хлеще Крохина свихнулся.

Антон долго молчал, затем подошел к Славе, заглянул в пожелтевшие страницы уголовного дела и сказал:

— Крохин, оказывается, никуда не сбегал. Уйдя из больницы, ездил на своих «Жигулях» вокруг райцентра. Должно быть, переживал смерть жены…

— Или потерю содержимого тайника, — уточнил Голубев. — Кстати, ты его вызвал?

— Скоро должен появиться в этом кабинете.

— Облигации прежде времени не надо ему показывать. Наверняка станет отрекаться. Интересно, где он умудрился на такую сумму их набрать?…

Разговаривая, Антон и Слава с трудом затолкали объемистые тюки облигаций в ящики стола.

— О самоубийстве Марии Степановны новости есть? — спросил Голубев.

— Петя Лимакин говорит, что соседки показывают, будто она давно поговаривала… Вернее, заговорила о смерти сразу, как вторично сошлась с Крохиным. Оказывается, развод ему был нужен, чтобы получить казенную квартиру, продать свой дом и вырученные за него деньги пустить в оборот.

— Вот деляга! Сроду не додумаешься до такого бизнеса… Знаешь, я, например, не удивлюсь, если узнаю, что он и казенную квартиру продал перед тем, как уходить в новенький дом с мезонином.

— Вообще-то, надо проверить.

Послышался осторожный стук в дверь, и в кабинет вошел Крохин. Невнятно поздоровался, присел на указанное место и, опустив голову, стал нервно накручивать на палец цепочку от автомобильного ключа зажигания. Вид его был таким, словно он еще не избавился от долгой изнурительной болезни. Записав в протоколе, как положено, анкетные данные, Антон решил начать разговор неопределенным вопросом, как обычно поступал подполковник Гладышев.

— Видимо, Станислав Яковлевич, догадываетесь, по какому поводу приглашены в уголовный розыск? — спросил он Крохина; надеясь увидеть в ответе, как водится большей частью в подобных случаях, неопределенное пожимание плечами.

Однако Крохин плечами не пожал. Рассматривая перетянутый цепочкой до посинения палец, он вдруг проговорил:

— Сам собирался к вам прийти, но не мог этого сделать из-за плохого здоровья.

Антон молчал, предполагая, что Станислав Яковлевич заговорит о смерти жены, и опять ошибся. Руки Крохина задрожали, цепочка буквально впилась в палец. Он поднял на Антона полные слез глаза и трясущимися губами еле слышно вымолвил:

— Меня обворовали…

— Когда? — стараясь не порвать появившуюся ниточку, очень спокойно спросил Антон.

— В ту ночь, когда… не стало Маруси, у меня исчезли… облигации Государственных займов.

— На какую сумму?

— На миллион… рублей.