Кукла

"А не совершу ли я глупость... Ну, на месте я все еще раз проверю. Сомнительно, может ли существовать металл легче воздуха, но бесспорно, тут что-то кроется... Недаром в поисках философского камня люди наткнулись на химию! Итак, кто знает, что откроется тут... В конце концов не все ли равно - лишь бы выкарабкаться из этой гадости!"

Ответ из Парижа пришел только через день. Вокульский несколько раз перечитал его. Вскоре ему подали письмо от пани Вонсовской с печатью, на которой был изображен сфинкс.

- Да, - усмехнулся Вокульский, - лицо человека и звериное туловище; а наше воображение придает вам крылья!

"Зайдите ко мне на минутку, - писала Вонсовская, - у меня к вам важное дело, а я сегодня собираюсь уехать".

"Посмотрим, какое это важное дело!" - подумал он.

Через полчаса он был у пани Вонсовской. В передней стояли уже уложенные чемоданы. Хозяйка дома приняла его в своем рабочем кабинете, где ничто не напоминало о работе.

- Ах, вы очень любезны! - обиженным тоном начала Вонсовская. - Вчера я весь день вас прождала, а вы и не подумали явиться.

- Ведь вы сами запретили мне приходить? - удивился Вокульский.

- Как это? Разве я не приглашала вас к себе в деревню? Но неважно, я отнесу это за счет вашей эксцентричности... Дорогой мой, у меня к вам весьма важное дело. Я вскоре собираюсь за границу и хочу посоветоваться с вами: когда лучше купить франки - теперь или перед самым отъездом?

- Когда вы едете?

- Примерно... в ноябре... декабре... - ответила она, покраснев.

- Лучше перед самым отъездом.

- Вы думаете?

- Во всяком случае, все так поступают.

- Я как раз не хочу поступать, как все! - воскликнула она.

- Так купите сейчас.

- А если к декабрю франки упадут в цене?

- Так отложите покупку до декабря.

- Ну, знаете, - сказала она, разрывая какую-то бумажку, - вы незаменимый советчик... Черное - это черное, белое - белое. Что же вы за мужчина? Мужчина в любой момент должен быть решительным, по крайней мере должен знать, чего он хочет... Ну как, принесли вы Беллино письмо?

Вокульский молча отдал письмо.

- В самом деле? - оживилась она. - Значит, вы ее не любите? В таком случае, разговор о ней не может быть вам неприятен. Видите ли, я должна либо примирить вас, либо... пусть уж бедная девушка перестанет мучиться... Вы предубеждены против нее... И несправедливы к ней... Это нечестно. Порядочный человек так не делает; нельзя вскружить девушке голову, а потом бросить, как увядший букет...

- Нечестно? - повторил Вокульский. - Скажите мне на милость, какой же честности вы ждете от человека, которого всю жизнь кормили страданием и унижением, унижением и страданием?

- Но наряду с этим бывали у вас и другие минуты.

- О да, несколько приветливых взглядов и ласковых слов, имеющих в моих глазах тот единственный недостаток, что они оказались... ложью.

- Но теперь она жалеет об этом, и если бы вы вернулись...

- Зачем?

- Чтобы получить ее руку и сердце.

- Предоставив вторую руку знакомым и незнакомым обожателям?.. Нет, сударыня, хватит с меня этих состязаний, в которых я бывал бит - и Старскими, и Шастальскими, и черт знает кем еще. Не могу я играть роль евнуха подле своего идеала и подозревать в каждом мужчине счастливого соперника или непрошеного кузена...

- Какая низость! - воскликнула Вонсовская. - Значит, из-за одного проступка, к тому же невинного, вы пренебрегаете некогда любимой женщиной?

- Что касается числа этих проступков, позвольте мне остаться при собственном мнении; а что касается невинности... Боже ты мой! В каком же я жалком положении, если даже не имею представления, как далеко простиралась их невинность!

- Вы полагаете?.. - сухо спросила Вонсовская.

- Ничего я теперь не полагаю, - так же сухо ответил Вокульский. - Я только знаю, что у меня на глазах под видом приятельских отношений завязался пошлейший роман, и с меня этого хватит. Можно еще понять жену, обманывающую своего мужа, - тут, дескать, узы, которыми ее связало супружество. Но когда свободная женщина обманывает чужого человека... Ха-ха-ха! Это уж, ей-богу, из любви к искусству. Ведь она имела право предпочесть мне Старского - и всех их... Так нет же! Ей понадобилось завести в своей свите олуха, который ее по-настоящему любил, который готов был пожертвовать ради нее всем... И чтобы вконец надругаться над человеческой природой, она хотела именно меня превратить в ширму для своих любовных интрижек... Представляете себе, как, вероятно, потешались надо мною эти люди, которым столь дешево доставалась ее благосклонность... И понимаете ли вы, что за ад - чуствовать себя смешным и в то же время несчастным, так ясно видеть свое унижение и сознавать, что оно незаслуженно?

У Вонсовской дрожали губы; она еле удерживалась от слез.

- Может быть, все это ваша фантазия? - спросила она.

- О нет... Оскорбленное человеческое достоинство - это не фантазия.

- А дальше?

- Что же дальше... Я спохватился, совладал с собой и сейчас могу с удовлетворением сказать одно: по крайней мере моим противникам не удалось вполне восторжествовать...

- И ваше решение твердо?