Кукла (СИ)

Дорогу назад в деревню Артур помнит смутно, точно возвращался очень пьяный. Все сливается в памяти в один ком – гудение самолета, гул в ушах, такси в городе, потом лодочник, напевающий какую-то ужасно заунывную песню, которая мучила Артура своим бесконечным рефреном…

Едва успев ополоснуться под душем, он проваливается в тяжелое забытье, будто бы его накачали каким-то паленым самогоном, и, кажется, его организм рискует вовсе не проснуться, но все же делает усилие, и Артура выталкивает на поверхность багровой черноты, в которой он плавал всю ночь. Голова раскалывается, глаза опухли, ссадины на плече, кажется, воспалились, судя по ощущениям…

Классно съездил на колдовской рынок, нечего сказать. И даже ведь ничего с собой не привез – ни записей, ни фотографий, ни сувениров, все из головы вылетело.

Впрочем, нет.

Привез.

Артур рывком садится на кровати, и в голову начинают лезть полузабытые образы, как будто бы это случилось не вчера, а сотню лет назад.

В сумке у него, на самом дне, завернутая в темный лоскут грубой холщовой ткани, лежит грубо вырезанная из черного дерева кукла, чьи нелепые черты напоминают Артуру кое-кого, хотя, конечно, это только игра воображения. На груди у куклы разведенной в вине кровью намалевано сердце, которое было пронзено длинной иглой, накаленной на огне. После этого Артур, кажется, потерял разум ненадолго и обрел его только здесь и сейчас, ранним утром, если судить по положению солнца. Едва начался рассвет.

Артуру иррационально кажется, что он совершил какое-то страшное преступление, причем по глупости. По какому-то злому навету, по наваждению, нашедшему на него внезапно и бесповоротно среди тысяч колдовских штучек, этих зловещих и хищных вещей.

Когда он пытается подняться, в виски точно кто-то стреляет разом из двух пистолетов. Артур стонет, не в силах сдержаться.

Кто-то рядом хмыкает и насмешливо интересуется.

– А я погляжу, этнографы нынче отрываются без всякого стеснения? Ну и ученые, однако, пошли, что за разврат… Где твои духовные скрепы, Арти?

Артур распахивает глаза – насколько он вообще может это сделать сейчас.

Имс возмутительно свеж, чисто выбрит, бодр, весел, и бледно-васильковая рубашка ему очень к лицу. Сидит и жует какие-то орешки. Цвет лица у него великолепный даже в сизом отблеске рассвета.

– Ты вернулся… – беспомощно скрежещет Артур сухим горлом и протирает воспаленные глаза.

– О да, – кивает Имс. – Не сразу тебя разыскал, но вот я здесь. Оцени, я еще вчера развлекался в европейских казино, а сегодня уже – вот на этой грязной луже. И она мне категорически не нравится. Гнилое какое-то место. Может, и ты уже подгнил за эти три недели, что меня не было, а, Артур? Судя по твоему виду, очень даже.

Что-то не дает Артуру покоя в этих словах, но он так счастлив, что отмахивается от некой назойливой, но никак не оформляющейся в слова мысли.

– Я рад, что ты вернулся, – говорит он и улыбается.

Имс улыбается в ответ и пересаживается на кровать, а потом крепко берет Артура за затылок и притягивает для поцелуя.

Корявая кукла в крошечном платьице из лоскута Имсовой рубашки, с кровавым сердцем и нелепыми волосами из конской шерсти тоже улыбается, словно ей разрезали рот от уха до уха, но никто этого не видит.

А кровь-то ведь была не Имсова, вдруг как-то очень четко понимает Артур, упиваясь вожделенными вкусом и запахом губ и кожи. Он вовсе не был ранен в тот вечер.

Кровь была не убийцы, а убитого.

В голове у Артура совсем мутится.

Что же он тогда наделал?

Глава 9

Раннее-раннее утро, занавески на окне задернуты плотно, и все же между плотными коричневыми полотнами – розовая дрожащая полоса света. Оглушающая тишина, даже птицы еще не орут, наверное, солнце еще только продирается сквозь густой тропический лес, куда выходят окна спальни. Артур, сгорбившись, сидит на краю кровати спиной к Имсу, и этот свет дрожащими пятнами ложится ему на плечо. Как следы поцелуев, думает Имс. На контрасте все остальное кажется черным и как будто теряет контуры, растворяясь в окружающих сумерках.

Между розовыми и черными тенями спина Артура – словно неловкий рисунок тушью, трогательно-угловатый, неловкий и пронзительный.

Артур сидит так уже час, не меньше. Иногда он начинает раскачиваться вперед-назад, совсем чуть-чуть, едва намечая движение. Имс тихо лежит под простыней и следит за собственным дыханием: легкий вдох и длинный медленный выдох, и пауза между ними на долю секунды. Артур не должен заметить, что Имс за ним подглядывает. Когда Артур знает, что Имс на него смотрит, он совсем другой. Тогда у него осанка балерины, непроницаемое лицо, и он весь – сплошь сборник язвительных комментариев, за исключением тех моментов, когда они трахаются.

Хотя это преуменьшение. Сильное преуменьшение.