Кукла (СИ)

Он думает, что, может быть, это он сам – слишком скучный. Может быть, все, что он делает, думает, как он выглядит – все это слишком скучно. Когда-то давно ему ведь это сказали в глаза. Ему сказали тогда, что он такой прилипчивый, потому что в нем самом недостаточно жизни, энергии, потому что он не способен никого развлечь, не способен никому быть интересен, что его только терпят – из вежливости, из приличия, из товарищеских чувств, наконец. Потому что ведь никто не подозревал, что Артур окажется извращенцем. Да еще, как выяснилось, с какими-то чудовищными, смехотворными надеждами. Тоже извращенными.

Во всем виновато коварное чужое вино – это оно позволило ему расслабиться, отреагировать слишком… слишком… позволяюще. Это оно раскрыло створки плотно сжатой раковины и обнажило совсем нежное, беззащитное тельце моллюска.

Поэтому Артур будет пить только хорошо знакомый, пусть и скучный, алкоголь. Зато он точно знает, чего ожидать.

Потому что опасность есть, Артур чувствует. Имс может снова прийти. Такие, как Имс, всегда появляются неожиданно.

Может быть, именно поэтому Имс так и не приходит, хотя Артур сидит несколько часов, до самого позднего вечера. Южная, полная цветочных запахов темнота уже давно упала на Момбасу, бар освещен электрическими лампами в бронзовых, под старину, светильниках, похожих на алладиновский, и на потолке тут тоже крутятся вентиляторы, разгоняя духоту, отбрасывая чудовищные, прекрасные крылатые тени, и от сквозняков по спине ползут, извиваются холодные змейки озноба.

Он ждет, вздрагивая от каждого звука, прислушиваясь к каждому голосу, но Имса нет.

Артур думает, что Имса наверняка нет уже в Момбасе. Он хорошо знает такой тип людей: для них нет дома, сегодня они здесь – завтра там, граждане мира с темными занятиями, люди, которые любят риск, деньги и яркие впечатления.

Почему-то он чувствует горечь во рту, как будто сбоит печень, и думает: алкоголизму бой. И заказывает еще бутылку – уже другого вина, совсем незнакомого и чересчур сладкого.

Вино настигает его на рассвете, еще даже в преддверии рассвета, когда небо за окном только чуть-чуть начало светлеть. Артур блюет так, будто хочет выплюнуть всю душу, дрожа, обливаясь холодным потом и крепко держась за унитаз, потому что потолок вертится, как гребаная карусель. Артуру иррационально кажется, что тошнит его не от паленого пойла, а от всей этой ситуации, от воспоминаний, от Имса, от того, на кого похож Имс, от неслучившегося поцелуя, от того, какие у Имса пошлые пухлые губы и какой пошлый хриплый голос, какой он сам отвратительный и самодовольный. Слава богам, что ему слишком плохо, чтобы всерьез об этом задуматься – обессиленный, он доползает до постели и засыпает, укутавшись в одеяло по макушку.

Просыпается поздно, долго стоит под душем, одевается небрежнее, чем когда-либо, и старательно избегает зеркала – ему не хочется в него смотреть, он боится того, что увидит. Он хочет сохранить свою целостность во что бы то ни стало.

Таблеток ему давно уже не выписывали, и даже тот маленький флакончик, который он всегда держит в аптечке на всякий случай, остался в Париже.

Да они ему и не понадобятся.

Он не собирается предъявлять претензии бармену – понимает, что это будет выглядеть глупо. Он благодарен хотя бы за то, что кофе здесь по-настоящему хороший, и сегодня он пьет черный, крепкий, без всяких сливок, без всякого сахара – с какими-то пресными сухариками, которые чудом нашлись в меню. Утро уже растаяло, время близится к полудню и медленно через него переваливает – а это значит, что на улице опять жарко.

Когда бы Артур сюда ни приезжал, здесь всегда жарко.

К вечеру на этот раз Артур идет не к морю, а в ближайшие городские сады и долго, бездумно сидит там на скамейке, смотрит на странную чугунную статую неподалеку. Какой-то писатель… или политический деятель, Артуру лень встать и посмотреть. Вероятно, араб. Да, Момбаса очень цивилизованный город.

Сегодня почему-то перспектива работы в Бенине совсем не вызывает воодушевления. Она такая же безвкусная, как десерты в отеле. С виду красиво, а на вкус – ничего особенного.

Бенин не сделает Артура другим.

Он сидит и смотрит на деревья и цветы, как старый рыбак смотрит на море, в которое ему уже никогда не выйти.

***

Когда Артур возвращается в отель, вдруг начинается дождь. Дождь – мягко сказано, это в Париже бывает дождь – там все так романтично и так изысканно, прямо как на картинах импрессионистах: в жемчужной дымке желтые и розовые фонами, дома как гуашевые мазки, обнимающая за плечи прохлада, сверкающие камни площадей. Здесь же точно хляби небесные разверзлись, причем исключительно над Артуром, и весь полк ангелов господних синхронно, по команде, опрокинул на него полные ведра. Вода почти теплая, но какая-то мутная, как будто уже с небес течет, смешанная с глиной. Может быть, Господь Бог там лепит нового Адама, а ангелы с ведрами, полными воды, ему помогают – играют, как дети в песочнице.