Кукла (СИ)

Второй лебон племени, ставший главным после переселения души Зари в леопарда, так симпатизирует Артуру, что позволяет ему наблюдать за главной молитвой года под фиговым деревом, где Энгану приносят в жертву несколько козлят. Артуру жалко животных, он морщится при виде крови и отворачивается, но терпит. Наградой ему становится амулет из кожи и мелкого речного жемчуга – что-то типа ожерелья, которое Артур, конечно же, носить вовсе не собирается. Тем не менее, он широко улыбается и кланяется, всем своим видом показывая, как счастлив принять дар.

Потом он вновь, как и в прошлые свои визиты в племя, ночует в доме семьи, приютившей его на время исследования. В хижине мирно спят (издавая самые различные звуки и запахи) сам хозяин, его старая мать, две жены, восемь детей, а также ослы, козлы, куры, собака и пара телят. Несколько раз за ночь козлята просыпаются и жалобно блеют, слыша рык леопарда и вой гиен в саванне, но сон семейства это не тревожит, и оно продолжает сотрясать оглушительным разноголосым храпом сладковатый, душный ночной воздух.

Артур вертится на жестком ложе из соломы и шкур, спит нервно, беспокойно, а на рассвете просыпается от смрадного чужого дыхания. Тринадцатилетняя Тара, дочь хозяина, почти утыкается носом в его собственный нос и рассматривает, не мигая; глаза у нее огромные. Увидев, что Артур проснулся, она лопочет что-то на своем, суетится, смущается и с неловкой, робкой улыбкой сует ему в лицо стеклянные бусы. Артур давно подозревает, что Тара неровно к нему дышит и теперь остро понимает, что надо быстрее сматываться, пока он не влип в масайскую санта-барбару.

Так он снова оказывается в цивилизованной Момбасе и, если честно, вздыхает с некоторым облегчением. Артур нравились масаи, но сейчас его влечет новая цель, гораздо более таинственная и притягательная – Бенин, Дагомея. А культура Дагомеи – это, прежде всего, религия вуду. И что-то подрагивает у Артура в животе при одной этой мысли.

Артур с наслаждением проводит ночь в мягкой постели в одном из небольших центральных отелей, достаточно цивилизованном для того, чтобы простыни там были не только свежими и отбеленными, но также плотными и шелковистыми на ощупь. Он не торопясь просыпается, долго принимает душ, намыливаясь привезенным из Парижа миндальным мылом, надевает светлые льняные брюки и легкую голубую рубашку с коротким рукавом – ему хочется сегодня быть беспечным, даже легкомысленным, а потом некоторое время разглядывает жемчужно-кожаный амулет, улыбается, представляя, как это было бы – спустись он к завтраку в этом экзотическом подобии ошейника и, пожав плечами, осторожно кладет его в потайной карман сумки.

Ему никогда не хватало смелости на подлинный эпатаж, да вообще, если честно, ни на какой эпатаж. Вот этот самый Имс, наверное, бы…

Не-е-ет, Имс идет в жопу, однозначно.

Артур не будет о нем вспоминать. Как не будет вспоминать и о том колющем ощущении, которое его прошило, когда он понял, на кого Имс немного похож.

Наверное, это все и объясняет. То, что Артур позволил… ну, почти позволил…

Но что скрывать, Имс привлекательнее. Значительно привлекательнее. Бывает так: тебе казалось, что ты видел оригинал картины, и только спустя много лет, действительно увидев и сразу узнав оригинал, ты запоздало понимаешь, что раньше любовался только копией, которая досталась тебе слишком дорого.

***

Ничто не говорит о том, что утро окажется ужасным. Нет, напротив – когда Артур спускается к завтраку, в окна ресторана бьет солнце, огромное, розовое, весь зал наполнен лучами, точно большая стеклянная чаша, и сливочники и чайники здесь белые, как Артур любит. Но для Артура ресторан – слишком большое пространство, и Артур идет в бар – совсем миниатюрный, похожий размерами на тесные парижские ресторанчики, столики тут маленькие и круглые, даже завтраку для одного на таком трудно уместиться. Есть, конечно, еще барная стойка, но Артур не любит сидеть у стойки – чувствует себя, как попугай на жердочке: все смотрят любопытно, если говоришь с кем-то – поневоле слушают, да и бармен мельтешит, отвлекает от того внутреннего, во что всегда погружен Артур.

Он садится за столик в углу у окна – отличная позиция: спина защищена, а обзор широк – и во внутренности бара, и на улицу, заказывает кофе, булочки с маслом и какой-то местный десерт. Ему хорошо, он неспешно пьет и ест, смотрит, как мимо окна неторопливо катят два чернокожих велосипедиста, потом проходят два старика-мусульманина в длинных одеждах, потом, соблазнительно покачивая бедрами, вышагивает молодая женщина с фруктовой корзиной на голове, в ярком, закрученном возле тела одеянии и гремящих золотистых браслетах. В Момбасе очень пестрый люд. Потом улицу быстро, слегка ссутулившись, пересекает белый человек – Артур еще думает, что он идет так, будто всегда готов услышать выстрел в спину. И тут до него доходит.

Он почти роняет чашку, лишь по счастливой случайности не пролив горячий кофе на брюки, но тут же принимает невозмутимый вид.