Кукла-талисман

Вот оно, главное. Стыд? Долг? Если бы только они! В своё время, доложив в службу Карпа-и-Дракона о случае фуккацу в собственной семье, я готов был вспороть себе живот. Как ни крути, выходило предательство: не донести — предать долг самурая, донести — предать родню. Я выбрал долг, отец меня понял. Должность он в итоге сохранил: старший дознаватель Сэки Осаму закрыл глаза на мелкое нарушение.

Думаете, отец тогда не видел, что со мной творится? Как я места себе не нахожу? На нож поглядываю? Всё видел, всё понимал. Лучше, чем я сам.

И вот — снова.

Отцовское заявление ставило меня перед мучительным выбором. Сообщить начальнику городской стражи о проступке Торюмона Хидео? Промолчать? Прикрыть отца и нарушить свой долг? Исполнить долг и обречь отца на наказание? Хуже того, на публичный позор, после которого многие решаются на самоубийство?

Помня, что я выбрал в прошлый раз, отец решил больше не подвергать меня подобному испытанию. Взял выбор на себя, защитил сына. Вот только я уже не тот зелёный юнец, что явился с докладом в управу Карпа-и-Дракона. Скажете, два года — пустяки? А два года службы, когда каждый день пляшешь в обнимку с жизнью и смертью? И добро бы только с чужой…

— Замолчите, Хидео-сан. Я сам доложу вашему начальству.

— Это мой долг!

— Вам напомнить должностные предписания, старшина? «Полиция и городская стража обязаны оказывать всяческую помощь и содействие службе Карпа-и-Дракона, — я цитировал по памяти. — В случае пренебрежения этой священной обязанностью…»

— Я оказал вам полное содействие, господин дознаватель! Сделал заявление и теперь готов…

— Готовы содействовать далее?

— Да!

— Отлично! Завтра с утра вы поступаете в моё распоряжение. Проведёте меня к дому, о котором рассказали.

— Слушаюсь, Рэйден-сан! Но после этого…

— После этого я лично составлю наиподробнейший письменный отчёт. В него войдут ваши показания, заверенные вами собственноручно…

— Да! Я готов! А после этого…

В нашей семье все упрямые, как ослы. Ну, кроме меня.

— После этого я пойду к господину Хасимото…

— Вместе! Пойдём!

— …и я без утайки расскажу ему чистую правду!

— Да! Правду!

— …как ваша рассудительность помогла…

— Трусость! Моя трусость, а не рассудительность!

Сын против отца. Долг против долга. Правда против правды. Чья сильнее? Проступок против заслуги. Законы и уложения — против уложений и законов. Отец старше. Он мой отец. Мой ранг выше. Городская стража должна содействовать Карпу-и-Дракону, а не наоборот.

— Рэйден-сан, вы лишаете меня возможности…

— Я лишаю вас возможности совершить глупость!

— Глупость?!!

Рёв отца услышали, наверное, на другом конце города. Забывшись, он в ярости взмахнул рукой — и на нас рухнуло небо. Тяжёлое, плотное.

Матерчатое.

Взмах снёс опорный шест. Палатка упала.

— Жаровня!

Если ткань коснётся углей — пожара не миновать.

— Тащу!

— Держу полог!

Спиной и руками, раскинутыми на манер крыльев, отец приподнял верх палатки. Это дало мне возможность ужом скользнуть к жаровне — и, обжигая пальцы, выползти с нею наружу. Отбросить подальше, на перепаханную строителями землю двора…

Потом отец лил мне на руки ледяную воду из колодца. К счастью, я схватил «черепаху» за бронзовые лапы, а не за раскалённое брюхо. Могло быть и хуже.

Потом мы восстанавливали палатку.

— При всём уважении, ото-сан, — к опасной теме я рискнул вернуться, когда мы заново крепили ткань на опорах, — вы далеки от понимания дел, связанных с фуккацу. Особенно таких сложных, как это.

Отец громко засопел. Отвёл взгляд, промолчал.

— Вы — важный свидетель. Нет сомнений, что вы ещё не раз понадобитесь мне в качестве свидетеля — даже после осмотра места происшествия. Не просто разовое содействие. Дальнейшее содействие, в любое время дня и ночи. Понимаете?

Он с неохотой кивнул.

— Если вас отстранят от службы или того хуже, арестуют… Как я тогда получу ваше содействие по первому требованию? Интересы службы пострадают.

Арестуют — это вряд ли. Впрочем, всякое случается.

— Поэтому я настаиваю: говорить с начальником городской стражи буду я. С глазу на глаз, без вашего присутствия. В интересах дела. Обещаю не утаивать тот факт, что вы покинули место происшествия.

Отец со свистом втянул воздух сквозь зубы.

— Также я не утаю, как ваше исключительно благоразумное поведение помогло дознанию. Готов поспорить, что ваша скромность, ото-сан, не позволила бы вам упомянуть об этом замечательном факте. Вам всё ясно?

Долгая пауза.

— Да, — выдавил отец.

— Тогда предлагаю ложиться спать. Завтра у нас трудный день.

Засыпая, я думал о том, что был груб с отцом. Непростительно груб; очень даже простительно. Вот и отец простил, более того, искренне благодарен мне за эту грубость. Напор, приказной тон, демонстрация превосходства в ранге, требование подчиниться, несмотря на добродетель сыновней почтительности… Пользуясь насилием, как лекарь пользуется острым ножом и горьким снадобьем, я вынудил отца принять мои условия. Тем самым я позволил ему сохранить лицо, не рискуя в то же время взысканием по службе.