Кукла-талисман

— Ага. Торговец амулетами, жирный такой, — о том, что Иоши погиб год назад, а значит, монах никак не мог его убить, я отцу говорить не стал. — Он где-то дом снял, а где? Может, не дом, может, у добрых людей поселился. Кого ни спрошу, никто не знает…

— Кричит на два голоса?

Я почувствовал, что отец дрожит. Так дрожат дети, если им на ночь рассказать страшную историю. Или это я чем-то разгневал отца? Меня пробил озноб; он быстро сгинул, мне сделалось жарко.

— Кричит на два голоса? — повторил отец.

— Да. То мальчишка, то монах. Будто их там двое, в одном теле.

— И никто не знает, где он живёт, твой жирный монах?

В воздухе повисло напряжение, как перед грозой. Вот-вот громыхнёт! В том, как отец переспрашивал, я уловил нечто знакомое. Я сам так выигрывал время, желая собраться с мыслями.

Или с духом.

— Никто. Монаха знают; где живёт, не знают.

— Кажется, я знаю.

Зашелестело одеяло. Зашуршал соломенный тюфяк. Еле слышно скрипнул дощатый настил. Я скорее ощутил, чем увидел, что отец садится на своём ложе — и тоже поспешил вывернуться из одеяла, сесть достойным образом.

— Господин дознаватель, — сказал Торюмон Хидео, старшина патруля; перерожденец, как и маленький Иоши. — Я должен сделать заявление.

Небо упало на землю. Нет, мне на голову.

Никогда ещё отец не говорил со мной официальным тоном.

* * *

В слоях дыма металась тень: огромная, бесформенная. Взмахивала рукавами, кружилась, падала на колени. Вой длился, изредка прерываясь на вдох.

— Добродетель! Добродетель нельзя уничтожить…

Голос раздвоился. Адским контрапунктом ударил истошный визг.

— …а зло неизбежно уничтожит…

Раздвоилась и тень, рядом с ней соткалась вторая. Свет лампы опасно замерцал, превращая дом в чертог Эмма, князя преисподней.

— …неизбежно уничтожит само себя!..

— …тень раздвоилась? Вы услышали второй голос?

Теперь уже переспрашивал я.

— Да.

Голос отца звучал глухо, как из-под земли.

— Первый был мужской, а второй — детский?

— Да. Поначалу я этого не понял. Второй истошно визжал. Но теперь я уверен: второй голос был мальчишеским.

— Это важно. Что случилось дальше?

— Дальше я проявил трусость и малодушие.

— Ото-сан[20]! Как вы можете!

— Непростительную трусость, да. И отвратительное малодушие. Я бежал в страхе.

Хорошо, что в темноте отец не видел моего лица. По лбу и щекам, щекоча кожу, катились капли пота. Но следующий вопрос прозвучал как следует, не выдав волнения. Сражаться насмерть стальным мечом — и то было легче.

— А ваши сослуживцы?

— Мои подчинённые последовали за своим командиром. Вся вина лежит на мне.

— Вы сможете найти тот дом? Рассказать, где он расположен? Нарисовать, как к нему пройти?

— Нарисовать — нет. Провести смогу.

— Прекрасно. Ото-сан, вы оказали неоценимую помощь…

— Я нарушил свой долг!

Мёртвая бесстрастность треснула, разлетелась каменным крошевом. Меня больно оцарапало осколками. Теперь отец кричал:

— Не выполнил своих обязанностей! Я должен понести наказание!

— От имени службы Карпа-и-Дракона заверяю вас, что к вам нет и не может быть никаких претензий. Напротив…

— При чём тут ваша служба, господин дознаватель?!

— Ото-сан…

— Я служу в городской страже!

— Хидео-сан!

— Я буду держать ответ перед своим начальником и господином! Не перед вами! Не перед вашей службой! При всём уважении…

— Неслыханная дерзость! — уроки Сэки Осаму пошли мне на пользу. — Немыслимая глупость! Этот случай находится в нашей компетенции!

Я тоже возвысил голос. Сын?! На отца?! Нет, дознаватель Карпа-и-Дракона (Дракона-и-Карпа!) на упрямца-свидетеля. Мы ещё посмотрим, кто кого переупрямит!

— Я — старшина караула!

— Тоже мне новость!

— Патрулирование ночных улиц — наша компетенция!

— А случаи фуккацу — наша! Если есть подозрение на фуккацу, стража должна отступить и доложить, кому следует!

— Вот-вот! Доложить!

— И не сразу доложить, а выждать три дня!

— Зачем?

— Чтобы перерожденец получил возможность самостоятельно явиться с докладом!

Я бросал ему спасительную верёвку. Он отказывался схватиться.

— Нарушение общественного порядка! — рвал глотку отец. — Обязаны пресечь и разобраться! А не бежать с позором!

— Вы не могли знать, что происходит в доме!

— Тем более! Должны были выяснить!

Мы оба уже стояли. Да, стояли на коленях, согнувшись в три погибели, и орали друг другу в лицо, брызжа слюной:

— Очень хорошо, что не выяснили!

— Я был обязан…

— Сделали бы только хуже!

— …доложить господину Хасимото! Сознаться в трусости!