Кукла-талисман

На кратчайший путь к цели рассчитывать не приходилось. Хорошо ещё, что отца не пришлось допьяна поить саке, завязывать ему глаза, а потом бежать впереди, вопя чужим голосом и жеманничая, как я делал с перерожденцем Сакаи на кладбище, отыскивая могилу банщицы Юко.

Одна улица сменяла другую. Квартал был небогатым, но опрятным. Улицы ровно утрамбованы, чисто подметены, кое-где даже вымощены. Глиняные, дощатые и бамбуковые заборы одинаковой высоты. Фасады домов. Ряды лавок под длинной общей крышей. Вывески на любой вкус. У магазинчика шорников скучала одинокая лошадь — за обновками явилась, что ли? Дальше торговали курительными свечами и благовониями. Даже слепой определил бы это по запаху.

Потянув носом, отец чихнул и остановился. Глянул направо, налево. Потерял направление, понял я. Вспомнилось дело с мстительным онрё: там аромат цветка мертвецов привёл перерожденца к искомому дому, здесь же…

Отец решительно зашагал обратно. Сообразив, что старый настоятель не поспевает за ним, сбавил шаг, обернулся:

— Прошу прощения, Иссэн-сан. Запах сбил меня с толку. Вокруг того дома стоял такой же. Полагаю, я не там свернул. Больше не ошибусь!

Улицы ложились под ноги одна за другой. Похоже, ночная стража не оставила без внимания ни одну из них. Мы свернули за очередной угол, и отец с облегчением выдохнул:

— Пришли.

Кажется, он уже и сам сомневался, что отыщет злополучный дом.

Мы проследовали в конец улочки и остановились перед приземистым строением. Дом стоял прямо на улице, хотя большинство других домов прятались за заборами. На вид он был вполне жилым, в отличие от памятного мне дома банщицы Юко. Ага, ставни на окне открыты. Качается под ветром бамбуковая штора. Сухой перестук планок: тэн-тэн-токудэн, тэн-тэн…

Я мотнул головой, гоня накатившую сонливость. Да, тут и впрямь пахло благовониями. Запах не выветрился до конца.

— Эй, хозяева!

Если дом пуст, мы войдём. Но что, если Нобу делил жилище с кем-то ещё? Ломиться в обитаемый дом без приглашения — не самый достойный поступок. А главное, это скверный способ расположить к себе хозяина, вызвать его на откровенный разговор.

— Эй!

Я шагнул ближе, постучал в дверь. Выждав, грохнул кулаком. Вышло даже внушительней, чем я ожидал.

— Есть кто-нибудь?

— Жильё снять хотите?

Голос шёл откуда-то сбоку. Я обернулся.

Из соседней калитки высунулась женщина: нестарая, одетая как мужчина, в штаны и полотняную, схваченную поясом куртку. Голову она повязала платком на сельский манер.

— Для троих? — любопытствовала она. — Впервые такое чудо вижу: два самурая и монах! Семья, что ли? Дед, отец, сын… Издалека приехали?

— Семья, — согласился я. — Издалека.

Отец было фыркнул, но я придержал его за руку: молчи, мол! Сдерживать настоятеля не было нужды: святой Иссэн и так помалкивал, улыбался женщине.

— А мы, — тарахтела женщина, — из Дзибасавы. У мужа моего ткацкая мастерская, мы в Акаяму шёлк возим. Наши шелка нарасхват: и кинся для летних кимоно, и ро, опять же для лета, и риндзу, самый дорогой. Два раза в год приезжаем с товаром, тут и селимся, пока торговцы не рассчитаются…

— На этой улице? — спросил я.

Ответ был очевиден, но мне следовало поддержать беседу.

— Где же ещё? Тут вся улица под сдачу! Что ни дом, то съёмный. Кто на день селится, кто на месяц… Вы к монаху ломитесь? Амулетов купить приспичило? Вы лучше в лавку, в «домик в переулке»[22]. Монаха нет, ушёл куда-то, второй день как ушёл…

— Жаль, — огорчился я. — Хотелось прямо из святых рук.

Теперь фыркнул старый настоятель.

— А вы, уважаемая, не знаете, кому принадлежит этот дом?

— Как не знать! — женщина подбоченилась, гордая своей осведомлённостью. — Мы с мужем раньше здесь и останавливались, а потом уже по соседству перебрались, чтоб дешевле. Это дом Шиджеру, у них с братом скобяная лавка на Большой Западной… Брат, слыхала, помер: так или нет, не скажу.

Другими глазами я посмотрел на дом, который арендовал монах-двоедушец Нобу. Шиджеру, собачник ты эдакий! Значит, это твой дом?

«Монах какой-то. Жирный, противный. Жирный, а бегает — не угонишься!..»

Не какой-то жирный, никому не известный монах, а Нобу, торговец амулетами. И ты это знал, Шиджеру, только мне решил об этом не докладывать. Ладно, поняли мы, запомнили мы.

— Вы ничего такого не замечали? — вернулся я к женщине. — По ночам, а? Шум, гам, свет? Вопли?! Я про монаха…

— Замечала, — охотно согласилась женщина. — Шум, гам, вопли.

— Давно?

— Пару дней назад. Может, больше, не помню уже.

— Доложили, куда следует?

— И не подумала.

— Испугались?

— Чего тут бояться? — изумилась моя собеседница. — Он монах, у него амулеты. Мало ли кто к нему за полночь является? Небожитель с облаков спустился, бес из горшка выпрыгнул… Моё-то какое дело? Ко мне бесы не лезут, и ладно.

Глаза её сузились, заблестели:

— А вы чего спрашиваете? Вы, небось, воры, да? Переоделись самураями, старичка в рясу обрядили, для глаз отвлечения? Вы воруйте, я не против. Станете уходить, со мной подели́тесь. За молчание, а? Иначе шум подниму. Как вы спрашивали? Шум, гам, вопли!