Кукла-талисман

Старик был прав, уточняя. Среди собравшихся были и люди в фартуках: видать, ремесленники, удравшие с работы. Но фартуки на людях не привлекли моё внимание: дело обычное, чему тут удивляться? Зато фартуки на собаках… Сделанные из жёсткой ткани и плотной бумаги, выкрашенные в синий и зелёный цвета, они надевались собакам на шею. Фартуки закрывали псам грудь и драконьим гребнем возносились над загривками.

К такой одежде собаки относились с крайним равнодушием: привыкли.

— Награды, — объяснил монах. — Награды и звания. Видите надписи?

Я пригляделся. Да, на фартуках блестели иероглифы.

— Одзеки, — старик указал на пса по кличке Кабуто: сильного, чёрного с подпалинами кобеля. — Опытный боец, не менее десяти поединков. Претендует на звание «носителя верёвки», великого победителя.

Претендент зевнул, вывалив язык.

— Гайфу тайшо, — палец старика переместился на рыжую собаку со смешными белыми пятнами на скулах и по бокам морды. — Награда за искусность в бою. Этот зверь награждался трижды, о чём свидетельствует иероглиф «сан».

Трижды-лучший искусник тоже зевнул, демонстрируя устрашающие клыки. Смешные пятна на его морде перестали казаться мне такими уж смешными.

— Комусуби, — продолжил старик. — Не менее четырёх успешных схваток. Маегасира, новичок. Ещё один одзеки, тигрового окраса…

— Венок, — перебил я монаха. — А венок зачем?

Действительно, некий пёс носил на голове засохший конопляный венок.

— Это великий победитель. Такая собака — истинная драгоценность.

— Они что, борцы сумо? И титулы такие же…

— Они борцы. Люди, собаки — какая разница? Живёшь человеком, умер, возродился — глядишь, уже собака. Жил собакой, умер, возродился — глядишь, человек. Иной — человек, не умер, а живёт собака собакой. Бывает, в собаке море человечности…

Старика потянуло на нравоучения. Надо свернуть в сторону, пока не поздно.

— А почему одни фартуки синие, а другие зелёные?

— В зелёных фартуках, как вы правильно заметили, Рэйден-сан, борцы. Они обучены валить соперника и удерживать до победы. Если пёс скулит, он проиграл. Если отступил на три шага — проиграл. Такие бои почти бескровны.

— А синие? Они…

— Да, — старик помрачнел. — Синие дерутся как все звери. Когда синие сцепятся, хозяева не всегда могут вовремя растащить их. Случается…

Он замолчал.

Я тоже закрыл рот, не требуя продолжения. И так ясно, что здесь случается. Признаться, это сейчас беспокоило меня в последнюю очередь. Если власти закрывают глаза на собачьи бои, то мне уж точно незачем лезть куда не следует. В толпе я приметил двух-трёх полицейских, из числа приятелей Хизэши. Я видел их с Хизэши в лапшичной, там же он и представил меня друзьям. Полицейские вопили, прыгали и размахивали флажками не хуже других, любуясь на парад. Все они были в простой одежде без гербов, выдававших их род службы.

Я был в такой же одежде.

Радуясь тому, что никто не обращает на меня внимания — я же не Гром-и-Молния, носитель верёвки! — я во все глаза глядел на чёрного с подпалинами Кабуто. Да, я ничего не понимаю в собаках. Но я кое-что понимаю в хозяевах. Рядом с невозмутимым Кабуто, держа его на поводке, стоял лавочник Шиджеру, вырядившийся как на праздник.

За спиной лавочника пряталась девочка десяти лет: Каори, дочь пьяницы Нацуми. Сестра Иоши, вредного мальчишки, который год назад утонул в колодце, а сейчас бушевал в теле монаха Нобу, требуя грамоту о перерождении.

Девочка зажала уши ладонями: крики её пугали.

2 «Медяк за удачу!»

— Собачья Будда! — внезапно заорал Шиджеру.

Быстрым шагом, держа пса рядом на коротком поводке, он направился к площадке для боёв. Толпа повалила следом. Только сейчас я понял, что парад закончился. Что значит возглас Шиджеру, я не знал, а спросить у настоятеля постеснялся. Собачья Будда? Звучит оскорбительно, иди знай, как воспримет это старый монах…

— Будда! Собачья Будда! — откликнулась толпа.

Краем глаза я глянул на старика. Иссэн выглядел удивлённым. В обыденной жизни я, кажется, и не видел-то, чтобы на лице старика читались такие яркие чувства. Но здесь, когда юность выбиралась из монаха наружу, толкаясь локтями, небывалое становилось возможным.

Площадку ограждали бамбуковые колья, вбитые в землю. Сверху установили крышу из ткани — скорее дань традиции, чем настоящую кровлю. Очертаниями крыша была точь-в-точь трёхъярусные крыши клеток для переноски собак. Клетки, кстати, тоже стояли неподалёку: их я приметил сразу.

— Собачья Будда!

Не спеша зайти на площадку, Шиджеру встал у кольев — там, где просвет был шире. Вероятно, это означало вход для людей и собак. Люди окружили его нестройным полукругом. Волна возбуждения, исходящая от любителей боёв, рушилась сверху, захлёстывала, топила здравый смысл в пене страстей. Глухо рычали собаки, некоторые зашлись истошным лаем. Хозяева били их по спинам, пинали ногами, требовали, чтобы звери угомонились.

Я встал сбоку, стараясь, чтобы Шиджеру меня не заметил.

— Собачья Будда! Кому удачи на медяк?

Шиджеру бросил рядом с собой котомку, по виду пустую. Развязал горловину, растянул, открывая тёмное чрево.