Признаюсь, я ожидал увидеть кого угодно, только не его. Ивамото Камбун, мой дальний родич — уже потом я сообразил, что для человека, помешанного на древней воинской традиции, кровавой и беспощадной, страсть к собачьим боям вполне естественна. Расталкивая людей, хлопая неуступчивых по затылкам, спинам, плечам так, что люди, бранясь, разлетались деревянными куклами, Камбун протискивался ко мне.
Я не знал, кого мне больше бояться: собак или Камбуна. В моей памяти крылось два Камбуна: разных, противоречивых, и каждый был готов не оправдать ожиданий, жестоко расправиться с надеждами, пойти наперекор очевидному. Этот страх, мечущийся от одной угрозы к другой — наверное, он и накрыл мой рассудок спасительным пологом безумия. Превратил опасность в безопасность, место боёв в воображаемый театр, где если и происходит что-то ужасное, то понарошку, для развлечения зрителей. Кто бы ни умер на сцене, в итоге он поднимется и выйдет на поклон.
А что же смерть? Она останется лишь в памяти зрителей, как иные смерти остались в моей. Они и сейчас там.
4
Память юного самурая
Хор:
Служитель, ухватив край трёхцветного занавеса, бежит вспять, против хода времени. Взгляду открывается двор ветхого дома, изгородь, изрубленная колода. Время года — зима, холодная не в пример нынешней. Даже пролитая кровь не согревает ту зиму.
Камбун:
Он колет дрова. Он делает это ножом вместо топора.
Камбун
Хор:
Служитель с занавесом бежит в другую сторону. Взгляду открывается тёмный заснеженный переулок. Метель, всё движется, несётся, качается. Сухая крупа сечёт лица актёров и зрителей.
Камбун:
Богомол превращается в змею с жалом из стали.
Камбун:
Хор:
Служитель с занавесом бежит в третий раз. Взгляду открывается Фукугахама: деревня, ещё не ставшая полем битвы.
Камбун: