Кукла-талисман

На сцене весна. Цветёт сакура, убийства дозволены. Скоро прольётся кровь.

Камбун:

Самурай — это коварство,
самурай — это беспощадность.
Два качества, и оба у вас в избытке.
Рискуя другими,
ещё легче вы рискуете собой.
Не находите, что у нас много общего?

Гаснет свет. Поздний вечер, Фукугахама. Ширмы, изображающие стены храма, сдвигаются плотнее, отсекая лишнее пространство. Так обозначают тесноту.

Камбун:

Тридцать человек пришли за головой сёгуна,
пусть даже двадцать восемь.
Три десятка против семи:
скверный расклад!
В лучшем случае мы умрём с честью.
Я бы гордился,
о, я бы и в аду гордился такой смертью,
но я здесь не один.

Хор:

Мы — духи воспоминаний,
мы — память юного самурая.

(декламируют, подражая голосу Рэйдена)

И вот он лежит с мечом в руке,
яд бродит в его крови,
завершает свою работу.
А вот он садится,
да, садится, воскреснув,
забрав себе тело Мигеру-безликого,
нашего верного слуги,
нашего преданного друга.

(вразнобой, под грохот барабанов)

Так бывает, поняли мы,
запомнили мы.

Камбун:

Что? Что происходит?!

Хор:

Лицо! Ваше лицо!

Камбун:

А что с моим лицом?

Хор:

Оно есть! У вас есть лицо!

Камбун:

Рэйден-сан, вы не в себе.

Я бы сказал, что на вас лица нет.

Он видит мёртвого Мигеру. Понимает, что случилось.

Камбун (обращаясь к мертвецу):

Славный удар,
я бы не нанёс лучшего.
Примите мою благодарность, Мигеру-сан.

Хор:

Мы — духи воспоминаний,
мы — память юного самурая.

(декламируют, подражая голосу Рэйдена)

Мёртвые глухи.
Но мы уверены,
да, у нас нет сомнений,
что Мигеру услышал эти слова.

(вразнобой, под грохот барабанов)

Так бывает, поняли мы,
запомнили мы.

5 «Нащёлкали себе удачи…»

С того дня мы не виделись.

И вот: Ивамото Камбун стоит рядом. Мечи, отметил я, едва оправившись от первого потрясения. Два меча у него за поясом. Случалось, самураи вместо плетей носили мечи — деревянные, разумеется, из бука или граба. Одни просили резчика уподобить клинок настоящему, обнажённому, другие заказывали меч, выглядевший так, словно он находился в ножнах. Кое-кто из пустого щёгольства даже покрывал ложные ножны лаком, прикреплял украшения из листового золота или обшивал кожей ската.

Камбун был не из щёголей. Кроме того, я знал эти мечи. Пара таких же хранилась у меня дома: нам вручили стальные мечи на въезде в Фукугахаму, согласно распоряжению сёгуна. Что бы ни думали окружающие, в этих ножнах дремала острая сталь.

— Назад, — велел Камбун так, словно имел на это право. — Все назад!

И выхватил меч из ножен.

Поступок его произвёл на толпу впечатление, обратное тому, какого ждал я. Никто не сдвинулся с места, зато все разразились громовым хохотом. Ну да, только мы с Камбуном побывали в Фукугахаме; только мы знали цену острым клинкам и месту, где закон будды Амиды опускает руки и признаётся в бессилии.

Здесь, у пруда, была Чистая Земля. Клинок здесь недорого стоил.

— Рубить меня станешь? — осклабился хозяин Широ. — Давай, руби.

Камбун шагнул к нему:

— Шутишь? — спросил он тоном, от которого я задрожал. — Или приглашаешь?

Белый Широ зарычал, оскалил зубы.

— Хорошее тело, крепкое, — хозяин Широ оглядел Камбуна с головы до ног, словно оценщик — приглянувшийся товар. — Человек ты нестарый, опять же самурай. Руби, я не против. Только чур меня первого! Тело твоё лучше моего, сословием ты выше. Воскресну самураем, чем плохо? Главное, чтобы грамоту оформили, честь по чести…

Я же и оформлю, мрачно подумал я. Если выживу.

— Хорошо, — согласился Камбун. — Рублю.

Свистнул меч.