Куколки-скелетцы и другие рассказы

Белое пла­тьице и крылышки закоптились и стали серыми, личико куклы тоже потемнело. Акуля очень любила своего анге­лочка и берегла его, и мать это знала. Она взяла кукол­ку, стряхнула с нее пыль и копоть и, поставив на место, пошла и легла на печь. Ей что-то было так тяжело на душе, что она и заснуть не могла.

Через час пришла Акуля. Она вся тряслась, лицо ее было бледно, и она, бросив скамейку, сейчас же вско­чила па печь и легла рядом с матерью.

- Мамушка, мне дюже холодно,— сказала она, стуча зубами.

- То-то, дитятко, говорила я тебе не ходи кататься; дай чайку тебе заварю.

И Акулина мать, которую звали Марфой, слезла с печи, вышла в сени, поставила маленький, весь дырявый самоварчик, достала из шкапчика бумажный небольшой сверток, вынула из него крошечную щепотку чая и заварила его, когда вскипел самовар. Она сунула Акуле кусочек сахару и стала поить ее чаем. Но Акуля и пить не могла. Голова ее горела. Только голубые глаза ее блестели, маленькие красные руки тряслись и не могли держать блюдца. Вскоре она заснула, жар делался все сильнее. Иногда она вскакивала и кричала:

- Боюсь, боюсь, меня кто-то хватает...

К утру она затихла и потеряла сознание. Так Акуля больше и не опомнилась. Из барского дома приходил доктор ее лечить, но все-таки к вечеру другого дня Акуля умерла.

Марфа, горько плача, одела свою любимую дочку в белую рубашечку и розовый сарафан, накрыла личико белой кисеей и зажгла восковую свечу.

 Тихий свет падал на ангельское милое личико Акули, а куколка-ангелок стояла над ее головой на полочке.

- Возьми свою игрушечку, - сказала Марфа, - с собой в могилку. - И, сняв ангелочка с полки, положила рядом с Акулей.

Акулю похоронили вместе с ее любимой куколкой, и осталась на свете одна ее бедная, горюющая мать.

В этом году Пасха была поздняя и весна захватила и великий пост. Ручьи широкими потоками от таявшего снега бежали во все стороны с горы деревни Красные Поля. Ребята бросали в воду щепки и палочки и с веселыми криками бежали за ними. Лихой и умный Федька Фоканов сделал настоящую лодку, выдолбив ножом чурку; он поставил в нее две палочки, которые вдолбил в дно, и навязал на них в виде флагов красные кумачные лоскутки, которые выпросил у матери.

Когда Федька вынес лодочку, все ребята, его окружили с любопытством и восторгом.

- Ну, пускай лодку в реку, - кричал один.

- Уплывет, не уловишь, - кричал другой.

- Небось... - подбодряли Федьку.

Лодочку пустили, она быстро поплыла по ручью, и ре­бята побежали за ней. Но вот бугорок, лодочка за что-то зацепилась и остановилась. Федька схватил ее.

- Постой, ребята, то-то смеху будет, - сказал он и побежал назад, прямо в свою избу. Через несколь­ко минут он вышел с куколкой-офицером, одетым в красный мундир, без руки. Он посадил офицера в лодочку и ниткой привязал его к палочкам с красными флагами.

- Вот хорошо-то! Ну, безрукий офицер, ступай опять по морю на войну! - говорил дворовый Митька с красивым тонким лицом и черными глазами.

- Сражаться нечем, руку с саблей потерял, - заметил Власка.

- Одной рукой бить будет, - шутили ребята.

Лодочку спустили в лужу, и поток еще быстрее понес ее, так как куколка-офицер прибавила тяжести. Кривясь и подпрыгивая неслась лодочка все скорее, и ребята уже не могли ее догнать. Сбежав с горы, по­ток воды лился под мост, потом все дальше, в ру­чей, из ручья в реку... Красный мундир и красные лоскутки едва были видны, потом пропали совсем... и прощай, лодочка, прощай, офицер!.. Куда унесло их, в большую ли реку, или кто-нибудь поймал лодочку с куклой, так и осталось навсегда неизвестно.

- Прощай, офицер! Вернись с войны! - шутили ре­бята, но все грустно и тихо пошли вверх на гору, в свою деревню.

______

- Бай, бай, - слышался тонкий голосок из избы хро­мой Агафьи, и вслед за тем раздался крик новоро­жденного ребенка. Ребята прислушивались с удивлением и остановились у окна, вглядываясь в окна.

- Ишь ты, откуда это ребенок тут взялся? - сказал один из старших мальчиков, дворовый Митька, и вошел в избу.

- Машка, а Машка, - окликнул он маленькую 6-летнюю девочку. - Ты что там делаешь?

Куколку качаю, спать кладу, - отвечала девочка, показывая скелетца, одетого в чепчик, рубашечку и фуфайку, как маленький ребенок.

- А чтой-то у вас ребенок кричит?

- У мамушки в ночь девочка родилась... Мамушка свою, а я свою девку качаю, - прибавила девочка, завер­тывая куколку в тряпки.

- Бай, бай... - запела опять девочка Маша, качая ку­колку и влезая с ней на лавку.

- О-ох, чего избу студите, — заворчала больная Агафья.

- У хромой Агафьи девка родилась! - торжественно объявил Митька, выходя из избы и объявляя новость ребятам.

Стало темнеть, усталые ребята разошлись по избам; по улице деревни проехали с колокольчиками чьи-то парные сани. Еще поздней, поужинав, стали везде тушить огни, и только кое-где, там , где были больные или грудные младенцы, тускло светились еще огоньки сквозь замерзшие к ночи окна.