Кукольная королева (СИ)

— И не подумаю.

— Таша, я не шучу.

— Я тоже. — Она смотрела на дэя очень серьёзно. — Я тебя не оставлю. Никогда. И хватит об этом.

Он только головой покачал; пока она, колеблясь, сжала край одеяла в пальцах.

Спросить или не спросить?..

— Арон, — всё-таки нерешительно произнесла Таша, — а кто такая…

— Лоура? — голос его был сух. — Очень дорогой мне человек. Но она умерла. Давно.

— Я так и поняла. — И что лучше перевести тему, тоже. — Ладно, раз уж ты решил уложить меня спать… может, расскажешь сказку?

Он недоумённо вскинул бровь.

— Сказку?

— Ага, — мирно подтвердила она. — Или спой что-нибудь. Вместо колыбельной.

В его глазах мелькнула усталая улыбка.

Ну наконец-то оттаял!

— Спеть могу, — сказал он. — Но учти, у меня совершенно нет баюкающего опыта.

— Ты никому не пел колыбельные?

— Нет. Никому. Никогда, — его взгляд стал очень, очень задумчивым. — Хотя кто знает… может, тебя и вправду убаюкаю.

— Даже не надейся.

— Посмотрим.

Он не стал прокашливаться или усаживаться поудобнее. Просто некоторое время смотрел на свет, зеркально сиявший в его глазах, а потом запел мягким, тихим баритоном.

Таша не сразу поняла, что это та песня, которую в Потанми пела им девушка-менестрель.

— Паладины огня… это то, что мы знали всегда.

Кто подарит нам ветер, когда божества не хранят?

Кто коснётся плеча, когда нет ни меча, ни коня,

И найдёт, и удержит, всегда возвращая назад…

Странно, что он так хорошо её запомнил.

Ещё более странно, что в словах теперь слышалось что-то совсем иное. Что-то очень… знакомое.

А потом Таша почувствовала, что всё-таки засыпает.

— …подойди. Посмотри. В его взгляде — туман и трава…

Голос Арона был окутан дымкой предсонья; а ей почему-то вспомнился его взгляд, обращённый к той, что давно стала призраком.

Но и сейчас — как тогда и всегда — любимой.

— …это те, кого ждёшь…

И на один краткий миг, прежде чем провалиться в сонную черноту, со странной щемящей болью Таша осознала…

…он никогда не будет смотреть на тебя так, как смотрел на неё.

***

…превращение уже входило в привычку. Труднее всего было осадить зверя, в первые мгновения особо норовившего захватить контроль, но и с этим Таша уже справлялась без особого труда. А неприятные ощущения… почти не замечались. Ну, щекотно слегка. Почти как чихнуть.

Удостоверившись, что одежда надёжно спрятана, белая кошка вспрыгнула на подоконник и качнула хвостом, размышляя. После перекидки всегда сосало в желудке — из-за больших затрат энергии, мама объясняла; и, поколебавшись, она всё же прыгнула на соседний карниз, чтобы, юркнув в щель приоткрытого окна, скакнуть на стол. В пустую кухню, туда, где дожидались папу ломтики копчёной говядины.

Конечно, они для папы — но, наверное, он не обессудит, если она возьмёт один маленький…

Дыхание она расслышала слишком поздно. Лишь за миг до того, как услышала шаги.

И этого мига явно было недостаточно.

Наверное, Альмон задумался о чём-то. Потому и застыл у кухонного порога: неподвижно, неслышно. Но теперь — шагнул внутрь.

И на кошку, оцепеневшую с мясом в пасти, он среагировал куда быстрее, чем Таша могла ожидать.

Она почти добралась до подоконника — ей не хватило того самого мига, — когда её схватили за хвост.

— Моё мясо воруешь, демоново отродье? Моё мясо?! Я тебе покажу, как воровать, тварь, покажу, как по чужим кухням лазить!

Невзирая на жалобный мяв, её перехватили за шкирку и поволокли на улицу. Ай, больно-то как… куда её несут? Дурацкая, дурацкая ситуация… и перекинуться она не может, никто ведь не должен знать, даже папа…

Знакомые запахи вызвали всплеск воспоминаний. Старое дерево, ржавое железо, разложившаяся в сарае солома… изба ведьмы-отшельницы. Она стояла на околице Прадмунта, недалеко от их дома, давно опустевшая, но ещё крепкая; когда-то, наверное, опрятный чистенький домик с каменным колодцем.

…колодцем?

Нет, неужели…

Она дико брыкнулась, пытаясь оцарапать руку отца, но круглая крышка уже сдвинулась в сторону.

Пальцы на её загривке разжались.

Она не может лететь так долго, до воды всего-то аршинов семь — но почему полёт затягивается в вечность, и эхо зеркалит кошачий крик, и темнота вокруг смыкается, и…

Её окутал холод: казалось, она рухнула в жидкий лёд.

Таша среагировала почти неосознанно.

…раз, два…

Тьма была повсюду. Тьма — и дикий холод воды, ещё не успевшей нагреться после зимы. Таша вынырнула на поверхность, жадно вдохнула, привыкая к окружающему мраку. Высоко над головой тоненьким кольцом сиял слабый свет: серое солнце, просачивавшееся в щель меж стенками и крышкой колодца. Узкая шахта была куда глубже, чем казалась, а дно — куда дальше.

Таша рванулась к стене, пытаясь ухватиться за неё, но камень был склизким и гладким. Слишком склизким, слишком гладким. Если б только у неё уже пробудилась крылатая личина… но что бы птица сделала с тяжёлой крышкой?

Губы уже разомкнулись, чтобы крикнуть, позвать — но крик замер на дрожащих губах.

Если кто-то услышит…

…если её найдут в колодце без одежды, если приведут домой, к папе…

Никто не должен знать. Никто. Мама ведь говорила: даже папа не должен знать, кто они на самом деле. Даже Лив.