Кукольник

Тарик улыбнулся, с благожелательным видом покачал головой, а затем медленно, с ленцой потянулся и ударил Адама по лицу тыльной стороной ладони. Удар пришелся по щеке. Ошеломленный Адам остался сидеть на месте. Тарик, улыбаясь, подался вперед и по-дружески похлопал его по плечу. Адам отстранился от него.

– Послушай, Адам! Тебе надо кое-что зарубить себе на носу. Я – полный засранец, рецидивист, таким нечего терять. Я из тех, о ком пишут и предупреждают граждан газеты. Я могу избить тебя до полусмерти, разрушить твою жизнь, и ничего. Мне нечего терять. Понял? Нам надо понять друг друга. Все, что мне от тебя нужно, – это немного денег, и я уйду. Тогда ты сможешь вернуться к своей уютной жизни, продолжать делать игрушки и насиловать маленьких девочек.

Тарик встал и одернул толстовку с капюшоном, расправляя на ней складки. Затем он вытащил из кармашка на груди клочок бумаги.

– Здесь записан номер моего банковского счета. Даю тебе неделю на то, чтобы собрать пятьдесят тысяч. Тебе это труда не составит. Если я не получу деньги, то сожгу твою жизнь. А теперь желаю весело провести день, ты, тыквоголовый.

Тарик положил фотографию на стол рядом с разбитым телефоном, осторожно обошел кресло, на котором сидел Адам, и покинул кабинет. При этом он лучезарно улыбнулся помощнице мистера Кулакова.

Оставшись один в кабинете, Адам дал волю панике. Он поднял фотографию и смотрел на нее долго-долго. Треклятый, окаянный предмет фетишистского поклонения! Абсурдное проклятие красоты Клары! Молочная белизна ее кожи. Глупое, бестолковое выражение его лица. Зубы оскалены в наслаждении. Сосредоточенность, с которой Адам вытягивал руку с мобильным телефоном ради того, чтобы запечатлеть это под подходящим углом. Катастрофа. Пораженный до глубины души, он скомкал фотографию и засунул ее от греха подальше в тайный кармашек кожаного пиджака над своим сердцем.

Учащенно дыша, Адам расхаживал взад-вперед, проигрывая в голове все подробности инцидента и стараясь придумать, что же теперь делать. Вдруг до сознания Адама дошло, что из его горла вырывается жалобное хныканье, которое ему доводилось слышать прежде.

Когда его сын чего-то пугался или сильно нервничал, он имел обыкновение съеживаться калачиком и, раскачиваясь, издавать высокие гортанные звуки. Успокоить его можно было, лишь взяв на руки, а потом нежно гладить по волосам на затылке до тех пор, пока ребенок не затихал. Когда маленький Кейд подрос, от плохой привычки он не избавился. Тесс начала тревожиться, но Адам знал, что дети развиваются по-разному. Если ребенку нужен отец, ничего страшного. Теперь, ведя себя как придурок в собственном кабинете, Адам ощутил сильнейшую потребность в том, чтобы его тоже успокоили. Вот только успокаивать его было некому. Когда он это осознал, он заплакал еще громче.

Адам взглянул через застекленную часть перегородки кабинета на свою секретаршу. Та смотрела на него широко раскрытыми глазами. Унижение. Видела ли она, как он плачет? Заметила ли она, как его ударили? Ему нужно побыть наедине. Он выскочил из двери, пронесся мимо девушки, забыв о том, что недавно намеревался ее уволить, и побежал на автостоянку искать убежища в своей машине.

Колеса «БМВ» завизжали. Задний бампер чиркнул по ограждению, когда автомобиль с ревом вылетел со стоянки. В исступлении Адам свернул не туда и теперь нервно искал путь назад. По бокам тянулись ряды одинаковых заводских офисов и складов, отличающиеся лишь огромными разноцветными пластмассовыми вывесками, укрепленными на воротах, и фирменными знаками на грузовиках-контейнеровозах, громыхающих по подъездным дорожкам. Ни одного из этих заводов здесь и в помине не было еще несколько лет назад. Они возникли вскоре после его компании. Дешевые постройки на дешевой земле. Пока он вел машину мимо зданий, ему удалось в просветах заметить пологие зеленые холмы, прежде покрытые эвкалиптовыми лесами, затем служившие выгонами для скота, а теперь предназначенные под автобусные гаражи и консервные заводы, которые вырастут на них через каких-то несколько месяцев.

Когда кончился промышленный район, начался жилой. По бокам от шоссе отделялись широкие, заканчивающиеся тупиками подъездные дорожки, огибающие искусственные озерца, сейчас пустые из-за засухи. Дома здесь тоже были одинаковыми, дешевыми, приземистыми и отвратительными. Они стояли на дешевой земле посреди маленького благоустроенного концлагеря.