Кукольный домик (СИ)

— Я борюсь против Хаоса, иду против воли Сестёр, а ты нарушил законы, — стал втолковывать Микель, — и это был план Хаоса, которому ты случайно стал следовать. Ты тоже борешься с Хаосом, но он победил, поставил меня на путь, в котором я…

— Чушь мелешь, — буркнул я.

— Не чушь. Гарри, мы уже с… тобой, — он старался разговаривать со мной по моим правилам, — уже говорили об этом. У Порядка есть свои законы, и только Хаос может их нарушить, а мне казалось, что ты нарушил и потому я отправился спасать Порядок, чтобы не дать воплотиться сущности Хаоса в тебе.

Я шагнул вперёд, вытянул меч.

— Стой, подожди.

— Ты отличный алхимик, которого сложно будет отыскать во всём Аленое. Кладезь бесценного знания. Так уж вышло, что алхимия — не самый сильный мой навык. Но видит Творец, то, что ты тут устроил, без внимания оставлять нельзя.

— Так это ведь твой план! — вдруг поменял мнение Микель. — Ты же сам хотел, чтобы я разобрался с этим, не так ли? Ты дал мне подсказки, не прогнал с демонстрации сил, не остановил, когда я пошёл к гроссмейстеру. Ты всё знал, но ничего не сделал. Так же ведёт себя Хаос?

— Микель, вот скажи, чего ты опасался? Кем я стану? Новой Адельгейдой? — рассмеялся я.

Уве стоял немного в стороне, пятясь к дереву и случайно даже покинул круг. Взмахнув руками, он побежал по лесу, пока не скрылся за деревьями, там он замер, тяжело дыша.

Микель же на моё высказывание улыбнулся.

— Может быть этими жертвами мне удалось помешать твоему воплощению?

— Может быть. Скорее всего я бы никогда не воплотился, но ты своего добился, верно?

Я спрятал меч в ножны, подходя ещё чуть ближе.

— Нет, — ухмыльнулся алхимик и швырнул пробирку.

Я не стал разбираться, что в ней, воплотив совсем рядом с рукой алхимика временный щит. Пробирка разбилась, громыхнуло, со всех щелей полезло пламя и Микель завопил, хватаясь за лицо. Одежда на нём горела.

— Знаешь, у меня вчера умерло тринадцать идиотов, но они были тихими, — стал втолковывать я ему под его вопли. Я испытывал некоторое непонятное самому мне наслаждение в подобном отмщении. — А ты мало того, что идиот, так ещё и инициативный.

Я затёр круг страха носком сапога. Микель катался по влажной траве в надежде сбить алхимический огонь, который он знал, что будет гореть, пока не выгорит полностью.

— А! Потуши, пожалуйста-а…

— К тому же ты ещё и маг. Ну, алхимик. А значит авторитет для тихих идиотов. А с идиотами одна беда — они всегда считают, что умнее всех остальных. Такие пойдут по головам и напролом, не задумываясь о последствиях, о тех тринадцати жизнях…

Тело забилось в конвульсиях, источая смрад горелого мяса и жира.

— Не успел. Уве, подойди сюда!

Из-за деревьев мелкими шагами вышел бледный как смерть парень.

— Хочешь быть самым крутым в Аленое алхимиком? Ты ж, надеюсь, умнее господина Эдамотта.

Усталость доканывала. Не дай Творец ещё и этот тип на меня кинется… Придётся его убить только потому, что на другое сил нет.

Но Уве, на удивление, посмотрел на своего бывшего наставника, на его обуглившееся, всё в алых волдырях, лицо, побледнел, сглотнул и кивнул.

Вечером я стоял у кострища, на которое было сложено три тела. Собралась вся деревня и дабы не смущать аэльев, освобождённых мной, я принял другую личину. Низушка и трое женщин с факелами подошли и под рыдания подожгли дровницу. Алые языки быстро ухватились за сухое дерево, заплясали, выбрасывая в небо снопы ярких искр.

— Ким мой маленький, мальчик мой… — рыдала Камилла. — Этот урод у меня заплатит! Бог, ходящий среди людей, но ничего не делающий, очень уж плохой бог.

За плечи её обнимал её муж полуэльф, с невыносимо кислым выражением лица, но он держался. Его задачей было приободрить, утешить, что-нибудь объяснить, и я ему откровенно сочувствовал.

— Жизнь такая, что закон даже детей не щадит, — обронил я.

Женщина на меня уставилась полными слёз глазами и для неё я снял личину. Она подавилась слезами, замолчала, глядя на меня с открытым ртом, не в силах поверить, что видит перед собой.

Я же достал кубик с идеально чистыми гранями и хотел уже было швырнуть в огонь, но передумал.

— Тушите! — крикнул я. — Живо!

Низушка и женщины переглянулись, схватились за вёдра. Камилла уставилась на меня полными ненависти глазами, готовая кинуться и вцепиться в меня, перегрызть мне глотку.

— Падай на колени и молись как последний раз в жизни, — приказал я не только ей, но всем, кто меня слышал. — И, возможно, в этом мире будет на одного мертвеца меньше.

Вода зашипела, потекла по обожжённой коже мёртвого тела, а я уже провалился.

Мотыльками ко мне слетались молитвы, неся крохи силы. Они питали меня, проходили через меня, я их вдыхал и поглощал, они переполняли меня. Магия души легла легко, будто я всю жизнь её знал, хотя до этого момента ни разу так и не воспользовался. Я позвал. Это было похоже на стихотворение на непонятном языке, и оно разнеслось далеко окрест.