Кукушка

Её тонкие, необычно сильные для женщины руки словно жили своей жизнью – двигались, хватали за рубашку, гладили, теребили. Травник не отвечал, не двигался, только молча глядел на неё, без вопроса, без мольбы, без вожделения. А небо светлело. Облака, подсвеченные снизу, блестели, словно чешуя макрели. Оглянувшись на восход, не получив ответа, девушка издала короткий отчаянный стон, приподнялась и дёрнула завязки на груди. Быстрым движением сбросила куртку, яростно вырвав из рукава сперва одну руку, потом другую, и потянула через голову рубашку. Обнажились плоский живот и маленькие груди, между которых на шнурке висел наконечник арбалетного болта. Она вся дрожала, и отнюдь не холод был тому причиной. Не говоря ни слова, травник приподнялся и помог ей высвободиться из тесных рейтуз, ещё мгновение потратил, чтобы снять свою рубашку, затем так же молча обнял её и привлёк к себе.

– Какие у тебя глаза, – тихо выдохнула она. – Боже, какие глаза…

Зерги выгнулась, дышала мелко, быстро. На травника она почти не смотрела, в разрезе век виднелись лишь полосочки белков. Губы её были жаркими, как огонь, и этот жар против воли воспламенял. Жуга не стал сопротивляться и отдался на волю течения. Они слились, но то была скорее не любовь, а сдавленная битва двух измученных людей, отчаянная, страстная попытка поскорей, любой ценой достичь покоя и небытия, пустая радость, отголосок смутного желания быть вместе, не важно с кем. На вид это больше походило на схватку двух зверей – они метались, загребали землю, перекатывались в зарослях петушьей лапы и куриной слепоты, скулили, были сверху, снизу, кусались, царапались, спины у обоих были в кровь исполосованы травой. Звёзды побледнели и успели исчезнуть, когда оба без сил рухнули и замерли, тяжело дыша. Вокруг была картина разрушения: трава помята, одеяла скомкались, одежда разбросана, рубашки – чёрная и белоснежная – смешались и переплелись, как сброшенная кожа.

– Спасибо… – еле выдохнула Зерги и ощупью потянула к себе одеяло. – Ох, какое же тебе спасибо… By Got, как мне было плохо… и как стало хорошо! Ты прости меня. Пожалуйста, прости. Я не могла иначе, я б, наверное, с ума сошла, айе. Ты не поверишь, Жуга, но я… Жуга? Жуга?

Травник не ответил.

Зерги коснулась его щеки и отдёрнула руку, будто обожглась. Укусила себя за палец, посмотрела на восток, алевший во всю ширь, и снова повернулась к травнику.

– Прости, лисёнок, – тихо сказала она. – Я хотела тебе помочь, и я тебе помогу. Не знаю, что ты задумал, но я помогу. Может, не надо, но я это сделаю. Айе.

Когда через минуту или две крик хищной птицы взрезал тишину, травник не открыл глаз и не видел, как ястреб устремился в небо, превратился в точку и исчез. И когда белый волк завыл в щебечущей птичьими голосами стылости летнего утра, он не пошевелился.

Он спал.

* * *

Вечерний Эмден походил на огромную собаку, которая лакала воду, положив две каменные лапы по обе стороны залива. В устье реки было темно от кораблей и лодок: причалов не хватало, суда стояли на рейде, ожидая очереди на погрузку и разгрузку, туда-сюда сновали многочисленные лихтеры. Однако кнорр – норманнский парусник старой постройки – это не остановило: он как шёл полным ходом, так и продолжал идти. Фиш-гукеры и шлюпки прыскали с его пути, как пескари от щуки. Весь его мирный вид, отсутствие на палубе бомбард и кулеврин никого не могли обмануть – то был корабль-агрессор, потомок скандинавских драккаров, три века наводивших ужас на Европу, он только символически считался торговым. Один его силуэт заставлял зеландские сердца сжиматься от предчувствия беды. Причалы ему были не нужны. Гребцы не убирали вёсла, пока кнорр не врезался в пологий берег и с наждачным шорохом не лёг на песок плоским днищем, чуть кренясь на левый борт.

Яльмар Эльдьяурссон спрыгнул на землю, не замочив ног, поскользнулся, устоял и зашагал вперёд, мимо длинного ряда причалов, даже не оглядываясь, идут ли за ним его спутники. А они шли.

Несмотря на поздний час, было жарко. Солнце пекло во весь дух, редкие облачка обходили его стороной, лёгкий ветерок, дувший с моря, тоже не приносил облегчения.

В первой же таверне, у которой вместо вывески над входом висело нечто жестяное, напоминающее клёпаный гроб, норманны вызвали переполох. Девчонки-прислужницы забегали, половина посетителей похватали плащи и шляпы и поспешили убраться, остальные насторожённо притихли. Впрочем, и они ушли, как только прикончили выпивку. Хозяин, однако, удивления не выказал. Трубка, цветастый шейный платок, шкиперская борода, матросские бушлат и штаны с ремнём и медной пряжкой в виде птичьей головы – всё выдавало в нём старого морского волка, видывавшего и не такое.

– Господам варягам моё почтение, – чуть кивнув, приветствовал он вошедших, вынул трубку изо рта и выдохнул клуб дыма размером с собственную голову. – Вам, конечно, пива?

– Можно и пива, – кивнул Яльмар. – Но мы, вообще, не за этим.