Кукушонок

– «Советское – значит, отличное? – с издёвкой заметил Круглов и похвалил. – Хорошая деталь, есть у тебя искра божья: умеешь подмечать. А вот главного не видишь, потому что ко всему этому безобразию привык и за норму, – как должное, – принимаешь.

– Извините, Михал Алексеич, – затевал новый спор Георгий, – но ведь построили же мы Беломорканал, ДнепроГЭС, первыми человека в космос отправили!

– Эх ты, душа–потемки! Какой ценой, не знаешь? Когда страна распевала: «С каждым днем все радостнее жить!», одна её часть, объявленная при усатом великом вожде и учителе троцкистами, врагами народа и шпионами, сидела в лагерях и бесплатно, за баланду все это строила: тот же Беломорканал, ту же руду добывала, лес валила, а беспаспортные крестьяне за пустые трудодни хлеб растили. А другая, чтобы местами с первой не поменяться, из страха в тряпочку молчала. Или друг на друга стучала, чтобы самим в тюрьме не перестукиваться. Тебя это нисколько не смущает?

– Хрущёв же лагеря вроде прикрыл.

– Положим, не Хрущёв, и не все, хотя мину замедленного действия своей «оттепелью», надо признать, он под страну заложил. Ну, как та булгаковская Аннушка, что пролила на рельсы масло. На нём, помяни мое слово, когда-нибудь поскользнется и рухнет вся эта построенная на принуждении и страхе система, да еще и погребет под собой немало народа. Да, пока еще мы по-прежнему каждую осень, до глубоких заморозков не трудимся на заводах, в конторах, в научных институтах, не учимся в школах и вузах, а бесплатно пластаемся на колхозных полях, убирая хлеб, картошку, капусту да свеклу, собирая хлопок! Это у нас называется не уборкой урожая, а битвой за него. Битвой, Георгий!

– Но, увидишь, – предрёк москвич, – и эта дармовая лавочка со временем прикроется! А если, не дай Боже, упадут цены на ту же нефть, на металл, хлопок, что за валюту продаём, а к тому дело идет, в дефиците окончательно утонем, и всё посыплется! Я ж говорю: экономика – штука зловещая и мстительная!

– Ну, раз вы всё так хорошо понимаете и знаете, почему об этом не пишете? Слабо, да? – поддел Жора.

– Ишь ты, какой храбрец выискался! – возмутился Круглов. – Вот точно древние подметили: рабы к своим оковам привыкают и даже гордятся ими: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек»! Ты что, до сих пор веришь во всю эту чушь: в построение коммунизма в отдельно взятой стране, в отмену денег и всеобщее счастье на зависть остальному человечеству, угнетаемому загнивающим капитализмом? Отвага, парень, – вещь хорошая, но опрометчивая! Это здесь мы такие храбрые, потому что почти безнадзорные – не такие, как дома, где даже у стен есть уши. У нас и после хрущевской оттепели опасно быть не такими, как все. За инакомыслие запросто можно и сейчас загреметь в тюрьму или в психушку, или, если повезет, просто из страны вышвырнут. Вон, на что уж авторитет – академик Сахаров, отец атомной бомбы, трижды герой, а даже его с работы выгнали. Знаешь, за что? За очень даже разумное, на мой взгляд, предложение сблизить социализм с капитализмом! Ты разве не видишь, что мы живем в государстве, где к людям отношение, как к стаду овец, в которое тебя плетьми загонят, если попытаешься из него вырваться? Живи как все, думай как все, читай и смотри то же, что все и что тебе родимая партия разрешит, и будет тебе счастье. А всем с этим несогласным, – по морде, по морде! – с горечью констатировал москвич. – Сними розовые очки, Георгий, живи своей головой! Говори как все, а думай по-своему!

– А мы пишем об этом, пишем, – устало добавил Круглов. – Не в открытую, конечно, а как Высоцкий учил: «но даже светлые умы все размещают между строк, у них расчёт на долгий срок». Умным людям достаточно намёка: они умеют читать между этих строк. Вот и ты учись. Поумнеть никогда не поздно…

«Вася» – это Света

По вечерам Жора исправно ходил в прокуренный дешёвым болгарским табаком до густой сизой завесы бар МДЖ, хотя с трудом переносил этот запах, прислушивался к разговорам старших коллег, придерживаясь золотого правила: «Молчи – глядишь, за умного сойдешь». Но те всё равно замечали его «дремучесть» и так же, как Круглов, усиленно наставляли, объясняя творившиеся в стране несуразности. И даже давали ему на ночь почитать привезенные с собой самиздатовские книги прежде ему неведомых Платонова, Набокова, Пастернака, Солженицына и запрещенного в СССР норвежского коллаборациониста Кнута Гамсуна, которого, правда, они рекомендовали не как вольнодумца, а как просто замечательного литератора, каким тот в действительности и был.